— Я тоже не уберегла своего змея, — не глядя на Марью, тихо сказала Ирка.
Марья хмыкнула — то ли горько, то ли зло:
— Родственники, как у меня?
— Ага. Родственники. Только его, — процедила Ирка. — И еще богатыри на заставе, с их чувством долга. И мои друзья, которые за меня боятся. Они хотят как лучше… А его забрали… Туда, в его мир. По-плохому забрали. — Ирка стиснула кулаки.
— Ну хотя бы живой… — Марья взмахнула в воздухе сигаретой.
— Живой ли? А если живой — то надолго? — негромко спросила Ирка.
Сквозь поросшие редкими листочками ветки, словно сквозь бледно-зеленый кисейный занавес, видно было, как ведьмочки, взявшись за руки, водят хоровод вокруг крохотного холмика над гробом плетеной кукушки:
Кукушку закопали девки-чаровницы,
Закопали, ще й колком прибили,
Щоб на нашу улицу хлопцы ходили,
Щоб ходили хлопцы, далеки та тутешни!
Ризни квитки зацветуть,
Пташки в поле полынуть…
Марья-Кукушка бросила окурок на землю, придавила его носком сапога и решительно повернулась к Ирке. Они смотрели друг на друга — вдова одного змея и девушка другого. Та, что уже утратила свое счастье, и та, для которой еще оставалась надежда…
Деревья клонились под ветром, словно пытаясь услышать, о чем говорят эти двое.
Кусты сзади затрещали, будто через них медведь ломился, и на пригорок взбежал запыхавшийся дядька Мыкола.
— Вы… Вы чего тут вдвоем? Ирка! — будто разгневанный морж раздувая усы, он уставился на Ирку.
— Здравствуй, Коля! — слабо улыбнулась Марья. — Давно тебя не видела. У тебя сигаретки не найдется? А то мои кончились! — Она предъявила на ладони смятую пачку.
Дядька Мыкола развел руками:
— Ты ж знаешь — не курю! И тебе охота травиться, Марыся!
— Ох, охота, Коля, иногда так охота! И вешаться, и топиться… Только поздно! Раньше надо было, а теперь что ж… — Марья передернула плечами. Коротко кивнула Ирке и пошла прочь — золотистая коса и темный сарафан еще мелькали между деревьев, потом скрылись за разросшимися кустами.
— Ты навищо ее сюды вызвала? — хватая Ирку за плечо, гневно навис над ней богатырь.
— Руки-и-и… — злобно процедила Ирка, выворачиваясь из его хватки. — И никогда больше так не делайте!
— Ах ты ж нахаба мала! Я доросла людына…
— Возраст — оправдание для хамства? Взрослый — тем более видите себя прилично! — отрезала Ирка.
— Ты мени голову не морочь, видьма! Що Марья-Кукушка тут робыла?
— Пришла посмотреть на свои похороны. Пятьдесят лет не хоронилась, соскучилась, — бросила Ирка.
— А дывыться ей треба було самэ разом з тобою? Дурныком мэнэ считаешь, ведьма? Тилькы не робы выгляд, що не знаешь — саме Марья-Кукушка хранит ключ от ирию!
— Я достаточно хорошо владею своей профессией — во всяком случае, для своего возраста. — Ирка мрачно поглядела на него исподлобья.
— Та що ж вы, видьмы, таки упертые! — совсем по-старушечьи всплеснул руками дядька Мыкола. — Сказано тебе — тут тебя не пропустят, а прорвешься — там караулить будут, сразу перехватят! Живой твой змей, що тебе, мало?
— Откуда знаете, что живой? — быстро спросила Ирка.
— Ну ты спытала! Здоровенное цунами в Японии помнишь?
— Когда ядерную станцию снесло? — уточнила Ирка.
— Оно самое! Так ось тоди помер предыдущий Великий Дракон Вод, що до твого Айта був. А уж що в самом ирии творилось, того и в кошмарном сне не повидаешь! А зараз все тихо — значит, живой.
Ирка привалилась к ближайшему дереву, прижалась к нему лопатками и затылком и замерла, крепко зажмурив глаза. Живой, живой! Его не убили и… возможно, не убьют. Если не хотят устроить у себя всеирийскую катастрофу. Хотя кто его знает, может, для обитателя Мертвого Леса катастрофы — смысл жизни?
— Вот и заспокойся и не лезь, куды не трэба! — пробормотал дядька Мыкола. — Ты ж дивчина, хиба це можна — за хлопцем по чужим мирам бигаты? Та вин и без тэбэ справится, вин же у своей гадючей мамки не з пид хвоста вывалился — Великий Дракон, не хто-небудь! Ты шо, ему не доверяешь?
— Доверяю, — не открывая глаз, сказала Ирка, и это была чистая правда.
— А на Марью не рассчитывай! Она хоть от горя трохи не при соби, та обязанность свою добрэ знает! Та я ще ее предупрежу, шоб не вздумала тебе ключа давать…
Донесшийся из-за кустов пронзительный крик заставил дядьку замолчать. Закричали снова:
— Помогите! Помоги…
— Туды! — дядька Мыкола сорвался с места.
Ирка кинулась за ним. Путаясь в колючих ветвях, они сбежали вниз по склону холма, проломились сквозь кусты… Прислонившись спиной к березе, прямо на мокрой земле сидела Марья-Кукушка. Ее золотая коса была растрепана, будто кто-то вцепился ей в волосы, выбившиеся пряди падали на исцарапанное лицо. Подол сарафана свисал длинными неопрятными лохмотьями, словно изрезанный тупым ножом. Или разодранный когтями. Рядом с Марьей валялась надломленная свеча — и куска явно не хватало.
— Марыся, хто? Що? — подскочивший к ней дядька Мыкола схватил женщину за плечи.
Ирка оттолкнула его, прижала царапину пальцем и забормотала заговор на затворение крови.
— Шо случилось-то? — завопил дядька Мыкола.
— Что случилась? — отпихивая Иркины руки и мотая растрепанной головой, завизжала Марья. — Ты, порубежник, спрашиваешь меня, что случилось? У меня пытались отобрать ключ! — Марья схватила надломленную свечу и сунула ему под нос. — Вот, видишь? Видишь? Кусок отломан? Это он отломал! У него теперь есть ключ от ирия!
— У кого? — заорал дядька. — Хто на тэбэ напал-то?
— Мертвяк! — размахивая свечой, завопила Марья. — Страшный, черный, как головешка, горелый мертвяк!
Глава 41 Задушные поминки
— Ну давайте, кто чего принес! — подставляя миску, потребовала Ирка.
Потянулись руки. Стелла выставила на стол домашние яички, робленные предъявили испорченный маникюр, а потом кастрюлю начищенной картошки, Оксана Тарасовна бросила пакет дрожжей из супермаркета, вовкулаки торжественно вручили мешок муки, а богатыри слегка виновато пристроили рядом бутылку водки.
— А это, так сказать, для младшего поколения… — водрузили на стол пузатые бутылки колы.
— Еще клубничный компот остался. Богдан, достань, пожалуйста, банку, — сердито гремя мисками, пробурчала Ирка.
— Сиди, я сам! — суетливо, явно стараясь задобрить злющую ведьму, вскочил Еруслан и, переступая через ноги сидящих, начал пробираться к выходу из кухни. На пороге споткнулся, едва не грохнулся, и шумно завозился с крышкой погреба.
