— Вот что, собирайся, — сказал я, поднимаясь с дивана. — Нам пора ехать.
— Куда? — вскинул он жидкую бровь.
— Это не так уж и далеко отсюда. Рядом с рекой, неподалеку от метро «Щукинская», живет один мой приятель. Он тебе понравится. Хороший парень, поразительно похож на Элтона Джона. Умный, начитанный, имеющий два высших образования. Его проблема состоит даже не в том, что он придерживается, так сказать, нестандартной ориентации, а просто у него легкий комплекс.
— Хм, ты водишь шашни с геями? — усмехнулся Сухой.
— В том-то и дело, что он не гей. — Я коротко изложил смысл того анекдотца, которым попотчевал меня когда-то в Строгино безутешный Сева. — Он пидор. А это большая разница. И его комплекс как раз в том и состоит, что он очень хочет почувствовать себя настоящим геем — в обществе приличного человека из высшего общества. И потому он с огромным удовольствием поставит тебя раком и за милую душу употребит.
— Нашел чем испугать, — равнодушно хмыкнул Сухой. — Это не смертельно. Три четверти нашего бомонда имеют друг друга в задницу, и ничего… А что это тебе взбрело в голову познакомить меня с педиком?
— Да так. Я всего лишь возвращаю тебе твое сокровенное намерение. Несколько дней назад ты, прикидывая с Астаховым мои перспективы, изрек сакраментальную фразу. Помнишь?
С минуту он, едко прищурившись, глядел мне в глаза, потом кивнул и произнес фразу в том исконном, без вычерков и правок виде, в каком она бытует в живом языке.
— Ну вот, — усмехнулся я. — Тебе просто не повезло, сегодня, видно-, не твой день. Сейчас мы поедем на «Щукинскую», и ты займешь мое место в этой изысканной словесной фигуре. С той лишь разницей, что выслушивать мне тебя — после основательного употребления — не придется. И знаешь почему?
Он напряженно молчал, почуяв неладное.
— Да потому, что у моего приятеля уже трижды был положительный тест на СПИД. И кроме того, он ухитрился где-то подцепить гепатит. И еще какие-то вирусные штучки, что, в общем, немудрено, учитывая, что общаться ему приходится со всякой швалью.
Упоминание Малахова про его тяжкий комплекс мезофобии смутно маячило в голове на протяжений всего этого разговора, но я никак не ожидал, что в действительности этот комплекс не просто тяжек, но скорее маниакален… Сухой на какое-то время просто потерял дыхание, кровь отлила от его лица, а глаза, сделались стеклянными, и в них отразилось именно то чувство, которого я так ждал: дикий, животный страх.
— Нет… — едва шевельнув губами, произнес он.
— Ну почему же нет? — весело возразил я. — Как раз-таки да. Вставай, поехали. Сейчас я позвоню сэру Элтону и скажу, чтоб он нас поджидал и готовился к интимному с тобой общению.
— Нет, — повторил он тоном обреченного, окончательно и бесповоротно сломавшегося человека.
— Ну как знаешь… — Я вытащил «Reck» из-за пояса, бросил пистолет ему на колени и пошел к выходу.
— Постой, — остановил меня на пороге его голос.
Я обернулся. Он взвешивал пистолет в руке, не глядя на меня.
— А ты не думаешь, что я сейчас выстрелю тебе в спину?
— Нет. — Я грустно покачал головой. — В сущности, ты уже труп. И стрелять тебе в меня нет никакого резона. Кто ж тогда свезет тебя на другой берег, если не я? Так что давай устраивайся поудобней в моей лодке… Плыть нам далеко. Посиди и отдохни. А я пока схожу за веслом.
Я вышел на лоджию и закурил. Я успел сделать всего пару затяжек, а потом в глубинах дома гулко стукнул выстрел.
Он выстрелил себе не в лоб, не в висок или в рот. А почему-то — в сердце.
И продолжал сидеть, утопая в глубоком кожаном кресле, чуть опустив потяжелевшее на девять граммов левое плечо, закинув голову назад, и стеклянно глядел на меня. Я подошел, опустился на колени и вложил в его упавшую на ковер левую руку черный пульт управления салютом.
— Все. Теперь ты можешь командовать.
Возможно, в этот момент меня опутало вязкое наваждение — черт его знает! — но мне показалось, что чуть шевельнулись пальцы мертвой руки, укрепляя в ладони черный пенал, а в мертвых стеклянных глазах отразилось высокое небо, в которое когда-то давно глядел мальчишечка, мечтавший со временем сделаться командиром праздничных салютов.
3
Саня давно очухался и, оглашая окрестности диким ревом, бился в запертом фургоне, как огромный зверь в клетке, — микроавтобус аж валко раскачивался с боку на бок — и я с великом трудом поборол искушение открыть дверку и дать волю его неистовству.
— Потерпи немного, скоро тебя выпустят, — пробормотал я, удаляясь в сторону водонапорной башни, где присел в траву, достал из нагрудного кармана камуфляжной куртки Санин мобильник и позвонил Малахову домой. По счастью, он оказался на месте.
— Ты жив еще? — усмехнулся он. — Что ж, уже неплохо. Как проводишь выходные?
— Да как… Как обычно, в трудах. Такова уж тяжкая доля лодочника.
— Какая доля? Я что-то запамятовал.
— У смерти не бывает выходных.
Я почувствовал, как он напрягся на том конце провода.
— Ты где? — тихо спросил он после долгой паузы.
Я примерно обозначил свои загородные координаты.
— Хм, это же старый кагэбэшный поселок… Точнее, еще энкавэдэшный. И что ты там делаешь, если не секрет? Прибыл на конспиративную дачу с доносом на соседа, который по ночам слушает радио «Свобода»?
— Да нет, просто прогуливался по окрестностям и невзначай стал свидетелем жутких событий. Тут на одной из дач ребята из охранного агентства праздновали корпоративный юбилей. Ну знаешь, как это бывает… Выпили, потом еще и еще. Начали запускать фейерверки. Собственно, этим огненным праздником должен был дирижировать один профессиональный пиротехник, которого они специально пригласили. Но вот тут какая закавыка… Один наш общий знакомый, как выяснилось, в самом деле давным-давно имел неприятности на почве юношеского увлечения пиротехникой и даже был вынужден перевестись в школу рабочей молодежи. В одном из сочинений — в шестом классе — он написал, что мечтает в будущем стать командиром праздничных салютов.
— М-да? — с сомнением с голосе протянул Малахов. — А не космонавтом или геологом?
— В том-то и дело, что нет. Ну вот, видимо, он решил вспомнить молодость… Разумеется, парень, который готовил заряды, был против. Но ребята из охраны его вырубили, заперли в фургоне, а пульт управления салютом вручили патрону…
— Ай-ай-ай! — нараспев протянул Малахов. — Фейерверки — это же очень опасная забава. Не ровен час… Ведь могут быть и жертвы.
— То-то и оно. Словом, что-то там с этой пальбой вышло наперекосяк, и без жертв, конечно, не обошлось. Ну вот, а наш общий знакомый, ужаснувшись делу рук своих, взял да и пустил себе пулю в сердце. Ствол этот, кстати, должен числиться за одним из сотрудников агентства… Так этот бедняга и лежит на дачке — со стволом в одной руке и с пультом в другой.
