Я умоляю вселенную отозвать пуму (или медведя?) и обещаю, что если выберусь, то исправлюсь. Стану лучшим человеком на планете, черт меня дери. Жене Джералда было куда проще — ей хоть мешок на голову не надели. Мои чувства обостряются, и хотя я ничего не вижу, ощущаю присутствие чего-то дикого, не способного понять разницу между хорошим человеком вроде меня и скорпионом вроде Гномуса, — это волк? Хлоп — и существо со стоном падает на землю, а Гномус вздыхает.
— Коза. Проклятые хиппи со своими козами… Занимайтесь йогой и держите животных при себе.
Бедная коза. Никакие сверхъестественные силы не придут спасать меня в этот унылый лесок. Гномус бросает ружье. Теперь на меня набрасываются мухи, жужжа громко и близко. Реальный мир.
— Вокруг ведь столько девчонок, Джо, и надо же было тебе приклеиться к моей… — На тебе нет его клейма. Ты ему не принадлежишь. Я кричу в носок. — А хуже всего то, что она, прости господи, хочет тебя, а мне предлагает остаться друзьями. — У тебя есть на это право, Мэри Кей. Когда ты сказала мне то же самое, разве я похитил твоего мужа? Нет. Я принял твои условия и вот что получил взамен… Я снова кричу. Бесполезно. — Неделю назад, всего гребаную неделю назад она ездила со мной в лесную хижину, и вдруг ты сваливаешься как снег на голову — бум. Финита. Она была бы здесь, если б не ты, книжный червяк.
Мне больно представлять тебя в лесу рядом с ним, и я не хочу из-за этого умирать. Одно дело знать, что ты переспала с ним в семнадцать лет. Но неделю назад… нет. Ты должна была сказать, что он еще сохнет по тебе, Мэри Кей. У всех случаются минуты слабости, все мы совершаем ошибки, и я успел бы убить твоего святошу, и тогда меня не привязали бы к дереву.
Он тычет ружьем мне в спину.
— Не хнычь, сука. Моя футбольная команда, университетское братство и даже мой старик устраивали мне испытания и покруче, так что соберись.
Я попал в жернова традиционных взглядов на мужественность, которые поощряет американская система образования, — над ним издевались, и теперь он решил отыграться на мне, а умирать ради любви так трогательно… Он стреляет еще в одно животное и ворчит на гребаных белок, а каждый мертвый зверь — напоминание о том, как быстро проходят наши дни. Моя жизнь заканчивается, и я не хочу умирать. Не хочу, чтобы сын остался сиротой. Он потерял мать. Он не должен потерять и меня. Я пытаюсь представить его старше и не могу, я слишком напуган, и тогда пытаюсь вспомнить, как сидел рядом с тобой на нашей скамейке, и тоже не могу. Турнир по боль-понгу окончен, толпы неистовых фанатов покинули трибуны. Я погибну здесь, и даже не в силах его возненавидеть, потому что, как и ты, я слишком хороший себе же во вред. Бордель «Сочувствие» разграблен и сожжен дотла еще до того, как появился.
Гномус что-то услышал и хихикает.
— Эй! — кричит он. — Кто там?
Мои евстахиевы трубы переходят в состояние повышенной готовности. Я тоже слышал. Это ты? Ты знаешь об этой хижине. Ты отвергла его сегодня, ты бывала в его хижине и зачем-то вернулась?
— Я тебя предупреждаю: ты на моей территории.
Мое сердце колотится, я плохо слышу, и я хочу, чтобы ты пришла (спаси меня!), и не хочу, чтобы ты приходила (вдруг он убьет тебя?), и я уже не знаю, чего мне хотеть. Полицейские. Да, точно. Пусть ты окажешься умной лисой и догадаешься не приходить сюда в одиночку.
— Считаю до трех, — говорит он. — Один… — Пожалуйста, боже, пусть это будет она. — Два…
Пожалуйста, боже, пусть будет не она. Гномус не досчитал до трех — помешал выстрел. Но это другой «хлоп». Другое оружие. Я ничего не вижу и не слышу, однако чувствую мертвецов, потому что понимаю: Гномус мертв. Я кричу в свой мокрый носок, зову на помощь (боже, храни оружие!), и шаги приближаются, а мое сердце бьется быстрее. Нужно, чтобы мозг донес факты до нервной системы: все закончилось. Надо успокоиться.
Стрелявший подходит к моему дереву. Тяжело дышит. Он близко. Это не полицейский, потому что копы шумят, оповещают о своем появлении. Мешок все еще у меня на голове, и коп давно его убрал бы. И снова мое сердце — дум, дум, дум, и я так боялся диких зверей, что забыл о самом опасном хищнике, охочем до власти хищнике — человеке.
По моей ноге снова струится моча, и кто-то приставляет дуло пистолета, из которого застрелил моего врага, к моему затылку, будто я тоже враг. Из глаз у меня катятся слезы, мольбы заглушает носок во рту, а он смеется и убирает пистолет.
— Расслабься, друг мой. Представление окончено. Счет один — ноль в пользу Клуба бедных мальчиков.
Оливер.
46
Мешок снят с моей головы, и все позади. Оливер спас мне жизнь. Мой сын не останется сиротой, и тебе не придется горевать, жалея, что не призналась мне в любви, когда была возможность. Оливер — герой, он следил за мной, потому что беспокоился. Покойный Гномус оказался фальшивым другом, а Оливер — настоящим, и, как говорится, ты счастливчик, если нашел хотя бы пару настоящих друзей. Верных друзей.
Однако у всех друзей есть недостатки, и я по-прежнему привязан к дереву, а он в хижине Гномуса, и этот день никак не завершится.
— Оливер! Ты нашел нож?
— Секундочку, друг мой!
Гномус мертв, да, только турнир по боль-понгу возобновился — больше нет приятного адреналина, который вынес бы меня за пределы моего тела, и невозможно отбросить мысли о том, в чем Оливер передо мной провинился. О гребаном видео со мной и покойной Меландой. Я говорю спокойно.
— Оливер, не хочу тебя торопить, но мне тут не очень нравится.
Он спрыгивает с крыльца хижины и показывает мне игровую приставку «Атари», будто и не прикончил человека пять минут назад.
— Смотри, Голдберг! Я искал такую в приложении.
Он фотографирует свою новую игрушку и не может отправить снимок Минке — нет связи, — а по мне ползают насекомые, потому что — ах да! Мой друг Оливер — социопат, частный детектив и сценарист, и без него я умру в этом лесу, как покойный Гномус, земля ему пухом.
— Оливер, не знаю, как тебя благодарить…
Давай, Оливер, шевели задницей и отвяжи меня от гребаного дерева.
— Не стоит благодарности, — отвечает он. — Мы же договорились. Когда ты в выигрыше, я тоже в выигрыше. Когда я выигрываю, ты тоже выигрываешь.
Тогда зачем ты отправил Рею гребаное видео?
— Тем не менее спасибо тебе.
Он хлопает меня по спине, словно не замечая веревок.
— Соболезную насчет Лав.
А как насчет ВИДЕО, сраный ты подонок?
— Спасибо. Я еще не пришел в себя.
Оливер начинает резать веревки, и он далеко не покойный Гномус, обученный «морскими котиками». Он обращается с ножом хуже некуда, то и дело роняет его на землю… а если у него случится сердечный приступ? Вдруг он умрет, не доведя дело до конца?
