Мне и самой нравился этот трюк, так отчего не повторить? Кошка вышла загляденье, я гордилась собой. Но Вилька была огорчена, узнав, что это лишь порождение снежного шара, который дал мне с собой Рауд.
Чуть было не призналась ей, что я оборотень! Однако спешить не стоило. Пусть сперва освоится.
А пока я учила Вильку шить, кроить, изготовлять украшения — и читала на ночь сказки.
Читать она умела и сама, но за три года у госпожи Скурк отвыкла, а когда я пыталась усадить ее за книжки и тетрадки, убегала резвиться с детьми слуг. Зато шить ей нравилось. Как-то я обмолвилась, что была портнихой — и она посмотрела на меня с таким благоговением, словно я призналась в близком знакомстве с богами.
С Вилькой было веселее. И с ней было просто.
Управляющий, господин Слефсон, и его жена, оба холодные и строгие, как сам Белый замок, относились ко мне со всей почтительностью, подобающей графине Даниш-Фрост, и от слуг, видно, требовали того же. Порой я ловила косые взгляды, замечала, как перешептываются горничные и лакеи, но внешне все вели себя безупречно. А поговорить по-свойски, запросто было не с кем. Может, удастся сблизиться с госпожой Слефсон? Она, как положено, взялась знакомить меня с хозяйством замка, и я во все добросовестно вникала — я же не Вилька.
Только всерьез ли это? У меня нет подстроенного родства с аристократической семьей, и нет герцога, которому вздумалось бы меня удочерить. Брак, заключенный по воле богов, по их же воле может быть и расторгнут — ровно через год в Храме Всех Богов. Мне отдали комнаты хозяйки замка. Но мать Рауда вернется вместе с его братом, и что тогда?
Пусть он скажет наконец, кто я — жена или… просто кошка, которую пустили в дом переждать ненастье!
Я думала об этом, стоя на длинном балконе и любуясь ступенчатыми башнями западного крыла, озаренного лучами заходящего солнца. Золотисто-розовый свет заливал сахарные стены, ледяные зубцы, балкончики в живописных сосульках и купол часовни Нежи немного поодаль.
Рауда я сегодня не ждала и, услышав, как за спиной отворяется дверь, решила, что это Вилька. Набегалась во дворе и пришла рассказать что да как.
Но это был он — Белый Граф. Глаза — сапфиры, волосы — снежный вихрь, доха из полярного волка — чистое серебро. Теперь-то я видела, каково истинное великолепие этого меха!
— Замерзнешь, Кошка, — Рауд скинул доху и набросил на меня.
В одной кашемировой шали и правда было холодновато.
— Почему ты зовешь меня Кошкой?
— Тебе не нравится?
Он подошел и встал рядом, с удовольствием жмурясь на закат.
— Сегодня Альгредо прислал два письма. Одно Альрику, в котором говорит, что будет рад видеть его зятем, а другое Эмелоне, и оно начинается словами: "Наша дорогая, счастливо обретенная дочь". Все, дело сделано! Теперь можно отдохнуть.
Рауд обеими руками оперся на белые перила и некоторое время стоял так, глядя вдаль. Потом повернулся ко мне:
— Прости, что бросил тебя одну.
В закатном свете его кожа приобрела прежний теплый оттенок, синие глаза сверкали нечеловечески ярко.
— Белый замок красивое место, Кошка. Но как ты смотришь на то, чтобы поехать в Даниш-хуз? Там гораздо уютнее. Мама с Карстеном тоже вернутся туда.
Что тут скажешь? Знакомство с графиней Даниш будет пострашнее, чем встреча с королевой-бабушкой и даже с самим королем!
— Не бойся, ты ей понравишься. Мама давно хотела, чтобы я женился.
— Рауд, подожди. — Я столько дней готовилась к серьезному разговору. Готовилась — и поняла, что не готова. — Ты спас меня, и я благодарна тебе за это. Но что дальше? Мы оба знаем, что твои родители не одобрят и не примут меня. Я не гожусь тебе в жены на самом деле!
— Почему? — спросил он на удивление спокойно. — Есть какая-то причина?
— Какая тут причина! Ты граф, я портниха. Манерам меня учили в гимназии Свеянска. Даже представить боюсь, какого мнения обо мне королева-бабушка!
— Славная девушка, не ломака — так она сказала.
Он хотел улыбнуться, но посмотрел на меня внимательно и передумал.
— Пойдем-ка в дом.
В гостиной Рауд снял с меня доху, и мы сели на диван.
— Вижу, что надо было поговорить об этом раньше, — он вздохнул. — Послушай, Карин. Никто не родится со сводом правил в голове. Канцлер Варди Соллен до восемнадцати лет жил в нищете среди батраков и считал себя бастардом. Так захотел его отчим. Когда отчим умер, Соллен сморкался в кулак и читал по слогам. А через год ко двору был представлен блестящий юноша, восхитивший всех манерами и учтивой речью.
Рауд взял меня за руки.
— Кому и как кланяться, какой вилкой есть фрикасе, а какой — лангет, всему этому можно научиться. Но нельзя научиться благородству души. Карин, мы недолго знакомы, и я не буду говорить, что влюблен без памяти. Но ты мне нравишься, очень нравишься… И я знаю, что ты за человек.
— Я кошка, — сорвалось с губ.
Я не собиралась раскисать. Я хотела быть сильной, здравомыслящей, готовой принять любое решение Рауда как должное и строить свою жизнь дальше — с ним или без него. Хотела, да не смогла.
Он, может, и не влюблен, но я-то, я… когда успела?
В груди было тесно и горячо, глаза предательски щипало. Душа впитывала каждое его слово, как сухая земля дождь, и каждому верила — но в то же время боялась верить. Это слишком хорошо, так не бывает!
— И что за кошка, — добавил Рауд серьезно. — У тебя есть сердце, и совесть, и отвага. Ты умеешь понимать и верить. И делать то, что считаешь правильным, несмотря ни на что. Все прочее можно наверстать. У тебя… у нас, для этого целая жизнь.
— Я кошка, оборотень, — повторила я. Надо было сказать об этом, как есть. — Ты сам знаешь, что нас не любят. И я простолюдинка. Тебя всегда будут попрекать мной.
— Пускай! — рассердился он, крепче сжав мои ладони. — Если я чему-то научился за эти полгода, так это тому, что не стоит оглядываться на мнение никчемных людей! Главное, быть в мире с собой и не предавать тех, кто для тебя важен.
Кошка, у тебя есть друзья при дворе, тебе обязаны принц и принцесса соседних держав. И наши король с его будущей королевой — тоже. Уж я позабочусь, чтобы они об этом не забыли! Пусть половина придворных шипит у тебя за спиной, вторая половина будет искать твоей благосклонности. А я всегда буду гордиться тобой…
Рауд перевел дух.
— Карин, все это неважно. Если я тебе не по сердцу, если ты хочешь для себя другой жизни, не бойся, я тебя отпущу. Но если ты хоть что-то ко мне чувствуешь, позволь доказать, что наш брак не ошибка…
Он говорил и медленно наклонялся ко мне. А я смотрела на его белую голову, на глаза- сапфиры, на заалевшее от волнения лицо.
