за пределами обложки Евангелия. Не бывает абстрактной любви, любят всегда за что-то.
Надо было ехать через тоннель Масс-Пайк, подумал он с раздражением. При таком движении можно и не успеть.
Вспомнил про полицейских. Наверняка приехали к нему, на то есть все основания. А вот вламываться в запертый дом у них ни права, ни основания нет.
Пока нет.
* * *
Беньямину приходилось все время щуриться – не так-то просто разобрать мелкий, витиеватый, даже затейливый почерк Роберта Маклеллана в старом, переплетенном в красную кожу блокноте. Наверняка прислала жена. Роберт вообще получал посылки чаще других. Шоколад, носки. Свежие газеты. Но он не особенно радовался, относился к этим посылочкам равнодушно.
Когда меня не станет, кто будет рядом? Совершенно одна. Ей будет незачем жить. Беньямин вспомнил не только сказанное, но и тоскливую интонацию, с которой Роберт это произнес.
В последнее время Роберт пребывал в мрачном настроении. А теперь бесследно исчез.
На некоторых страницах почерк совершенно неразборчив. Здесь обитают львы. Странная запись. Какие львы?
Дальше множество цитат, выписанных откуда-то – что-то из книг, но большинство, похоже, из головы, после того разговора Беньямин не сомневался в незаурядной памяти пациента. Этот старик помнил все, что когда-то прочитал, потом все забыл, а потом опять вспомнил… Такое полное, даже избыточное возвращение памяти само по себе загадочно. Пару недель назад Беньямин наткнулся на одну из множества статей, посвященных некоему “Пациенту Г. М.”, Генри Молисону, – один из самых известных случаев расстройства памяти. Больной страдал эпилепсией, и в пятидесятые годы была сделана попытка вылечить болезнь хирургически, путем удаления так называемого гиппокампуса – части мозга, по форме напоминающей морского конька. В то время роль гиппокампуса была неизвестна, эта часть мозга считалась рудиментарной и не несущей никаких функций. Эпилептические припадки и в самом деле прекратились, но больной после операции потерял способность что-то запоминать. При этом он в мельчайших деталях мог восстановить события своей жизни до операции, но после вмешательства – как отрезало. Не мог вспомнить ничего из случившегося полчаса назад.
Эта статья навела на мысли о Роберте Маклеллане. Почти полностью уничтоженная альцгеймером, но вновь вернувшаяся память. Длинные, безупречно точные цитаты из книг, к которым он не возвращался долгие годы. Все выглядело так, будто болезнь побеждена, но Беньямина не покидало необъяснимое чувство: память вернулась, интеллект вернулся, однако все же чего-то не хватает. Чего-то, чему он не мог подобрать определения.
Присутствие? Вернее, его отсутствие. Отсутствие присутствия. Роберт оценивал произошедшее точно и даже глубоко, но как бы со стороны, с позиций высшего судьи.
Беньямин перевернул страницу.
Чапараль, Даллас, тетушка Ирен, мучительная смерть святого Иоанна, Кэрол, флот. Три мушкетера.
Нужна ль земля могильному червю,
Чтоб источить твой мозг и подтвердить ничтожность жизни?
Эдна Сент-Винсент Миллей.
Вообще-то надо было все это показать полицейским. Может быть, странный дневник поможет подобрать ключи к загадке исчезновения нестандартного пациента. Впрочем, те двое, что осматривали палату Роберта, вряд ли заинтересовались бы записями. Отрывочные заметки вовсе не содержат прямых указаний на задуманный побег.
А вот для него они стали открытием. Он полагал, что Роберт предпочитает читать, а не писать. Хотя для человека, прошедшего через то, через что прошел Маклеллан, это вполне естественно. Игра восстановившегося разума и попытки определиться, выпутаться из паутины собственной памяти.
Неплохо бы попросить и остальных пациентов вести дневник. Это, конечно, не его дело, но для психологов такие записи наверняка имеют ценность.
При всех достижениях современной медицины она постепенно разучилась видеть в пациенте человека. Да, нагрузка на врачей увеличилась, здравоохранение, как и любая дотационная отрасль, требует оптимизации. Поэтому больные так и не могут понять, кто же именно занимается их лечением, каждый раз они видят новые лица, их посылают из больницы в больницу, потому что стараются с максимальной нагрузкой использовать дорогостоящее оборудование. Конечно, дисбаланс психики часто удается отрегулировать с помощью лекарственных препаратов, но при этом что-то теряется. Беньямин вовсе не был религиозен, однако его никогда не оставляла уверенность, что в каждой человеческой душе есть что-то необъяснимое. Что-то, от чего зависит ощущение счастья и гармонии. Почему некоторые люди чувствуют себя счастливыми, а другие точно в таких же обстоятельствах – несчастными?
Роберт Маклеллан. Человек, пытающийся восстановить и, возможно, объяснить утраченное прошлое – или, как он с горечью его называл, “растраченное”. А может, и не объяснить, а сохранить – он же прекрасно знал, что вновь соскользнет в беспамятство. И был уверен, что это неотвратимо.
– Он взял напрокат машину.
Беньямин вздрогнул. Оказывается, в кабинет вошли двое полицейских.
– Расплатился кредитной картой, – полицейский глянул в телефон, – “Энтерпрайз”, восемь пятнадцать утра.
– Он что, уехал на прокатной машине? – спросил Беньямин.
Полицейский глянул на него так, будто только что заметил его присутствие.
– Мне очень жаль, – почему-то посочувствовал он, кивнул напарнику и, не ответив на вопрос, вышел из кабинета.
Беньямин задумался.
Взял напрокат машину. То есть это был не импульс, не спонтанный порыв, а продуманный и спланированный побег. И куда он направился? Домой, к жене? Вряд ли. Беньямин говорил с ней – разумная женщина, она бы тут же позвонила во избежание неприятностей. А Роберт – адвокат. Должен прекрасно понимать, что его действия противоправны.
К тому же теперь ясно – это не рецидив болезни Альцгеймера. Он не бродит по улицам, не понимая, где находится. С одной стороны, это, конечно, хорошо, а с другой… а с другой – тревожно. Он говорил с Эндрю. Проблема не в препарате, а в антителах против сифилиса. Вряд ли можно думать о сифилисе, человек прожил пятьдесят лет с одной женщиной.
И что?
Беньямин пролистал дневник назад.
Кэрол, флот. Три мушкетера.
В журнале ни слова про сифилис. Кто-то в лаборатории Нгуена уже проверил всех без исключения добровольцев.
Проверил… и что с того? В истории болезни вовсе не обязательно должна быть такая запись. Он сам в первый же год студенчества подцепил хламидию. Разумеется, Лизе не сказал ни слова, не поделился и с домашним врачом, поскольку состоящие в браке пары имеют доступ к медицинским картам друг друга. Но это хламидия – довольно невинный, хотя и требующий специфического лечения внутриклеточный паразит.
Беньямин продолжил читать. Цитаты из Пруста. Заметки о настроении.
С трех до четырех. Час живых мертвецов. Эта мысль невыносима.
Нельзя сказать, чтобы это был дневник счастливого человека. Чем дальше, тем мрачней. Человеку очень скверно. Странно – в разговорах с Робертом он этого не заметил. Немного апатичен, иногда с трудом
