волнение. Похожее чувство она испытала в Париже.
Роберт показал ей весь мир. Можно сказать, он научил ее жить, и с годами Гейл все больше переполняло чувство благодарности.
Побрызгала пенкой на зеркальные двери, тщательно протерла бумажным полотенцем и посмотрела на свое отражение. Без косметики вид, будем честны, непрезентабельный, довольно печальный, но сначала надо закончить уборку. Пропылесосить большой дом – дело нелегкое.
На всякий случай проверила остальные ящики, но там все оказалось в порядке. Запасные насадки для электрических зубных щеток, к которым она долго привыкала по настоятельной рекомендации дантиста. Терки для ног, запасные головки для бритвы. Порядок как на витрине.
Вышла в кухню и посмотрела в окно. Замечательная погода. На кормушке пристроился красно-бурый кардинал и, потряхивая хохолком, деловито склевывал семечки подсолнуха. Наверняка самочка – самцы ярко-, даже вызывающе-красные. На прошлой неделе купила новую кормушку – старую, в виде домика, обнаружил бурундук. Очаровательные создания, но прирожденные вредители и непревзойденные воришки.
Новая кормушка – настоящий автомат. Насыпаешь семечки и вешаешь на дерево. А в самом низу – маленькие дырочки, настолько маленькие, что достать семечку можно только острым и тонким клювом. Бурундучкам остается только облизываться – ничего страшного, они и так прекрасно кормятся. Не дай бог оставить без присмотра что-то – к примеру, луковицы цветов.
Гейл достала из хозяйственного чулана пылесос и пошла на второй этаж. Не успела подняться, в кухне зазвонил телефон. Путь звонит – наверняка не Роберт, сейчас время утренней прогулки. Скорее всего, Майра. Она уговорила Гейл пойти в кино – какой-то фильм, действие которого разворачивается в бурные шестидесятые, и не где-нибудь, а в Кейп-Код. Предстояло решить, какой сеанс выбрать – в полвторого или в полпятого.
Гейл встала на колени и засунула трубу пылесоса как можно дальше под кровать. Закончит – позвонит Майре. Надо еще успеть на станцию приема мусора, они закрывают в три. И купить продукты.
Можно жить и так. В самом отчаянном положении человек старается придерживаться спасительных ритуалов.
Покосилась на тумбочку Роберта. Аккуратная стопка книг. Она не стала их убирать – своего рода утешение, надежда, что все может возвратиться в свою колею. Будто бы Роберт уехал в деловую поездку и не сегодня-завтра вернется. Что значит – будто бы? Не будто бы, а вернется. Время идет быстро, гораздо быстрее, чем в первые дни.
* * *
На двери венок из белых цветов магнолии. Он не стал звонить – дверь не заперта. Вошел и остановился, настолько потряс его запах собственного дома. Любимые Гейл ароматические смеси, моющие средства. Машинально вытер ноги о коврик и сразу услышал звук пылесоса в кухне. Хорошо. Не надо подниматься на второй этаж. Это даст ему несколько лишних секунд.
Посмотрел на лестницу на второй этаж и по привычке порадовался ее живой древесной желтизне. Над перилами изображения птиц. Сойка, чуть выше – иссиня-черный ворон, еще выше – два сорочонка. Все в тонких металлических рамках.
Все эти знакомые детали он видел словно в первый раз. Даже задохнулся от волнения. Наверное, никогда в жизни так не волновался.
Там, в кухне, гудит пылесос и, кроме того, работает радио. На столике в прихожей еще одна птица – современная, стилизованная, матового металла. Журавль, цапля, орел – неизвестно. Некая обобщенная птица, изготовившаяся к полету.
Прошел мимо зеркала, отвернувшись, не хотелось видеть свое отражение. Открыл дверь в кухню и остановился на пороге.
Гейл успела обернуться. Лицо ее изменилось – появилось новое и, как ему показалось, неприятное выражение.
– Не бойся, – тихо сказал он, поднял пистолет и нажал на курок.
Она покачнулась, но не упала. Еще один выстрел. Теперь она осела на пол, не сводя с него глаз.
Плохо. Он подошел ближе и выстрелил в лежащую на полу Гейл. Она дернулась и замерла.
Роберт сунул пистолет в карман, шагнул к стене и, не отрывая взгляда от мертвой Гейл, выключил радио. Придавил ногой клавишу пылесоса.
Наступила полная тишина, и в этом внезапном безмолвии ему почудился какой-то звук. Роберт зажмурился и крепко сжал мраморную плиту разделочного стола. Неужели опять придется стрелять?..
Нет. Показалось. Выждал еще с минуту, заставил себя не оборачиваться. Гробовая тишина.
Выдвинул стул, сел и сделал несколько глубоких вдохов. Надо успокоиться и подумать. Взгляд упал на мойку – там стояла бутылка с моющим средством. С розовой этикеткой. Гейл всегда покупала именно такое – этот знакомый запах он почувствовал, как только открыл входную дверь.
Посмотрел на настенные часы, стилизованные под старинные вокзальные, – почти двенадцать. Если ехать сейчас, угодишь как раз на время ланча.
Ветер, очевидно, усилился – крона яблони закачалась, и скрывавшееся за ней солнце ударило прямо в глаза.
Сорок минут езды… значит, полчаса у него в запасе.
Роберт встал, открыл холодильник, достал сыр, пакетики с пастрами и пармской ветчиной и два ломтя нарезанного дрожжевого хлеба. Намазал горчицей, положил пастрами, ветчину, ломоть сыра, накрыл вторым. Подумал, вернулся к холодильнику и вынул из овощного ящика помидор.
Откусил и зажмурился от удовольствия. В этой тюремной больнице почти не бывает свежих овощей. А прошутто чудесный, прямо из Италии, Гейл всегда покупала эту удивительную, с драгоценным глянцем вяленую ветчину в одной и той же итальянской лавочке.
Роберт поел, отнес тарелку в раковину. Надо бы что-то написать. Выглядит глуповато и театрально, но почему-то ему казалось, что так будет правильно.
Нашел лист бумаги и поставил дату.
В последнее время я жил в маскарадном костюме собственного тела. Мне кажется, мое сознание принадлежит кому-то еще.
Написал еще несколько строк, аккуратно сложил бумагу и положил на стол, рядом с утренней газетой и очками для чтения, – возможно, Гейл успела прочитать утренние новости. Зажмурился, пробормотал “да, да” и встряхнул головой.
Пора. В прихожей снял с крючка ключ, вышел и запер за собой дверь. Сел в машину, переложил пистолет в перчаточный ящик и завел мотор.
Уже сворачивая на перекрестке, заметил в зеркале голубую мигалку. Полицейская машина остановилась возле их крыльца. Он прибавил скорость и включил радио. После прогноза погоды зазвучала музыка. Роберт мгновенно узнал любимое ми-бемоль мажорное трио Шуберта, снял правую руку с руля, начал дирижировать и понемногу успокоился.
Вспомнил про “меркурий”, который он отвез в летний дом. Там он и останется доживать свой век.
Что он сделал? Что это – эгоизм? Но есть же границы… Человек подставляет другую щеку и превращается в раба. Кто это сказал? Томас Пейн? Прости врага своего… Не так-то легко вообразить себе такую святость
