Сегодня стеклодувы не ночуют на опушке леса, и у них есть эффективные способы защитить свои чаны от плавающего на поверхности пепла и пролетающих птиц. Возможно, именно наличие этих крошечных дефектов – а это значит, что теплый солнечный свет неравномерно рассеивался, переходя от одной стороны стекла к другой, – заставило меня почувствовать в тот умытый утренним дождем день, что в Шартре есть нечто святое. Но, возможно, в медленно плавящийся котел попали все истории, рассказанные у огня, они как следует перемешались с синей и красной красками, таким образом незаметно перенеся готическое стекло из области ремесленничества в область искусства.
Одеяние Девы Марии
Шартр дал еще один неожиданный постскриптум к истории голубой краски. Во время моих путешествий в Афганистан я выяснила, откуда должна была взяться краска для покрывала Девы Марии, и мне казалось, что я знаю, почему оно так часто бывает голубым. Но я никогда не думала, что мне удастся узнать, какого цвета одеяние было на самом деле, и в Шартре я нашла своего рода ответ. Причина, по которой этот город является таким важным центром паломничества, заключается в том, что примерно в 876 году Карл Лысый, внук Карла Великого, сделал Шартру особый подарок. Он передал городу покрывало, которое, как говорили, носила Мария, когда она со слезами стояла у креста[209].
Собор, который мы видим сегодня, – пятый из построенных на этом месте: предыдущие были сожжены или разграблены, и каждый раз, как гласит история, люди прагматично решали, что Богородица, видимо, хотела бы получить что-то получше, поэтому они собирали деньги и восстанавливали здание. Последний большой пожар случился в 1194 году, и из огня спасли только набор витражей с изображениями трех святых, витражный образ Богородицы с младенцем, созданный в 1150 году, известный теперь под названием «Нотр-Дам де ла Бель Верьер» («Богоматерь из Прекрасного стекла»), – и знаменитую реликвию[210].
Покрывало, изображенное на витражной картине la Belle Verriere, бледного цвета, достаточно светлое, чтобы солнце могло проникать сквозь него, идеально демонстрирующее чистоту молодой женщины. Но оно, несомненно, светло-голубое и изображено наброшенным поверх голубой туники. У стеклодувов 1150 года наверняка было перед глазами «настоящее» покрывало, под которое они могли бы подогнать цвет, поэтому особенно любопытен следующий факт: когда вы видите драгоценную реликвию, хранящуюся в золотой шкатулке XIX века, – скромный кусочек ткани, во славу которого был выстроен весь этот собор, – то понимаете, что он вовсе не голубой. Он скорее грязно-белый: это выцветшая одежда меланхоличной матери мученика. Если бы Микеланджело видел его или слышал о нем, если бы он больше стремился к реалистичности, чем к созданию ощущения величия, он с таким же успехом мог бы нарисовать загадочную фигуру в углу свинцовыми белилами, смешанными с небольшим количеством желтой краски. Но если бы он это сделал, я не написала бы эту историю.
9
Индиго
Голук: «Мы забросили почти все наши пашни, а индиго все еще надо возделывать. У нас нет никаких шансов в споре с сахибами. Они связывают нас и бьют, мы страдаем.
Динабандху Митра, Нил Дарпан, 1860 Дело в том, что каждый из этих цветов сам по себе отвратителен, тогда как все старинные краски сами по себе прекрасны; только крайняя извращенность может получить из них столь уродливые цвет».
Уильям Моррис[211] До того как мой отец встретил мою мать, он в 1950-х годах три года прожил в Индии. Он рассказывал мне истории о бомбейских манго, мадрасских пряностях и щенке по имени Венди, который был великим охотником за кокосами. Но больше всего мое внимание привлек клуб, к которому отец принадлежал в Калькутте и который, как тот всегда говорил, располагался на плантации индиго. В детстве я мечтала попасть в Толлиганг. Поле для гольфа, игра в поло и колониальные бары меня нисколько не интересовали; я думала об индиго. Я представляла высокие деревья, поднимающиеся, словно купола собора, их стройные пурпурные стволы, такие же прекрасные, как актеры театра кабуки, одетые в кимоно. Я рисовала в своем воображении людей, одетых в белые одежды, как Ганди, и в розовые тюрбаны: они прогуливаются по пестрым полянам, чтобы собрать густую синюю краску в обшарпанные жестяные емкости.
Некогда, или даже несколько раз за всю историю живописи, индиго становился самым важным красителем в мире. В какой-то момент он помог поддержать целую империю, а затем дестабилизировал ее. Древние египтяне использовали окрашенные индиго ткани для обертывания своих мумий, в Центральной Азии это был один из основных цветов нитей для ковров, а в Европе и Америке в течение более трех столетий индиго являлся одним из самых противоречивых красителей, знакомым людям многих национальностей. Так что весьма показательно, что в детстве, пришедшемся на 1970-е годы, я понятия не имела, что такое индиго, для меня это было только красиво звучащее слово. И много лет спустя, когда я решила отправиться на поиски красок, я все еще предполагала, что поеду искать деревья.
«Индиго». Это слово, как и «ультрамарин», относится к тому, откуда исторически пришла краска, а не к тому, что на самом деле представляет собой красящее вещество. Таким образом, как «ультрамарин» является переводом итальянского слова «из-за морей», слово «индиго» происходит от греческого «из Индии». Иногда европейцы довольно небрежно относились к описанию всего, что, по их мнению, привозили из Индии (например, «индийские» чернила на самом деле были сделаны в Китае), и охотно относили все, что везли с востока, к категории «индийских» вещей. Но в случае с индиго они практически попали в точку. Поэтому я случайно оказалась права, начав размышлять об индиго, растущем в Индии, пусть даже на то, чтобы там его найти, мне потребовалось некоторое время.
Вероятно, растить индиго начали более пяти тысяч лет назад в долине Инда, где его называли «нила», «темно-синий». Как это часто бывает, индиго распространился на север, юг, восток и запад: в британском музее хранится табличка с рецептами вавилонских красителей XVII века до н. э., которая подтверждает использование индиго в Месопотамии уже две тысячи семьсот лет назад. Так что, когда в погоне за экзотическими товарами европейцы появились в Гоа в начале 1500-х годов, они нашли там достаточно индийского индиго, которым забили трюмы своих кораблей наряду с камфарой и мускатным орехом (из нынешней Индонезии) и вышитыми шелками со всего Востока.
