воды, два грамма марганцевокислого калия – и вы обладатель чистого белья.
Мы вполне вошли в роль «полярных прачек», но поспешили дать рецепт стирки. Это обнаружилось несколько позднее.
Бельё действительно стало чистым, но нерастворившиеся кристаллы марганцовки оставили всюду на ткани многочисленные бурые пятна. Марганцовку-то следовало предварительно насыпать в мешочек из марли и только после этого готовить стиральный раствор.
20 июля
Радисты сделали первую попытку установить прямую связь со столицей. До сих пор они работали только с береговыми станциями. Это создавало неудобства, усложняло и удлиняло передачу научных данных в Москву. Долго остаётся их зов безответным. Но вот наконец Курко радостно кричит: «Есть!» – и начинает быстро работать ключом, о чём-то спрашивая своего далёкого собеседника…
21 июля
Там, где стояли баллоны с газом, образовалось глубокое озеро, в котором они плавают, словно толстые красные рыбины. В разгар работы пошёл дождь, но мы к этому времени уже так вымокли, что к льющейся сверху воде отнеслись с полным безразличием.
Вытащенные из снежницы баллоны ставят на попа по 15–20 штук и туго обвязывают верёвками. Это хотя бы на время поможет сохранить относительный порядок на газовом складе.
22 июля
У гидрологов неудача – отказал мотор, и трос с глубины несколько тысяч метров приходится выбирать руками. Сменяя друг друга, мы крутим барабан лебёдки.
– Ну и работка, – проворчал Яцун, разминая затёкшие руки.
– Каково было папанинцам!.. – с укором сказал Пономаренко. Передав мне ручку лебёдки, он садится рядом на ящике. – Они ведь всё время работали вручную.
Наконец из воды показался конец троса с грузом. Работа окончена. Можно передать лебёдку в полное распоряжение Комарова. Мы можем не беспокоиться: отказавший мотор в Мишиных руках скоро снова войдёт в строй.
– Алексей Фёдорович, Москва у микрофона! – кричит Курко, высунувшись из радиорубки.
Мы бежим к радистам. Костя держит у рта микрофон.
– «Риб-риб» – я «Тюлень». Как слышите? – настойчиво повторяет он.
Из Москвы спрашивают, как погода, как живёт коллектив.
Трёшников, улыбаясь, отвечает:
– Погода плохая, идёт дождь; коллектив бодр, здоров.
Это пока что всё. Микрофонная связь ещё не совсем надёжна.
23 июля
Наконец погода прояснилась, и стоило выглянуть солнцу, как мы тотчас же позабыли о последних хмурых днях. Термометр показал +1°. Пора проверять аварийные склады. Полуторакилометровый путь к ним лежит через сплошное озеро талой воды. Надо быть осторожными, так как глубина некоторых снежниц доходит до метра.
Вооружившись карабинами, несколько человек отправляются в путь. Мы пришли своевременно, так как лёд под бочками, на которых были уложены десятисуточные пайки и ящики с различными продуктами, подтаял, и наше имущество оказалось в воде. Пришлось всё наиболее размокшее тащить на себе в лагерь, в котором, правда, тоже нелегко отыскать сухое место.
24 июля
Очередной вылет гидрологов едва не закончился в 100 километрах от лагеря печальным приключением.
Когда гидрологическая станция была уже развёрнута и мотор, затрещав, стал выбирать трос из океана, Бабенко зачем-то обернулся в сторону вертолёта и с ужасом увидел трёх приближающихся медведей. Ещё минута-другая – и медведи перережут ему и Шамонтьеву путь к отступлению. Как на грех, карабин остался в машине, а перспектива встретиться лицом к лицу с грозными хозяевами Арктики не сулила ничего хорошего. Вся надежда теперь была на быстроту ног.
Оба стремительно помчались к вертолёту. Когда, еле переводя дух, беглецы захлопнули дверцы кабины, медведица с двумя пестунами была уже рядом. Бортмеханик Кузнецов, высунув ствол карабина в окно и тщательно прицелившись в шедшего справа пестуна, спустил курок. Медведь стал на дыбы и медленно повалился на бок – пуля попала прямо в сердце.
– Что вы делаете? Стойте, не стреляйте! – раздался вдруг умоляющий голос Яцуна. – У меня плёнка кончилась.
Евгений Павлович лихорадочно заряжает киноаппарат, а медведи тем временем удивлённо обнюхивают упавшего.
Прогремели один за другим ещё несколько выстрелов в воздух – Кузнецов хотел напугать непрошеных гостей, чтобы заставить уйти прочь от работающей лебёдки. Но надежда, что медведи уйдут подобру-поздорову, оказалась тщетной.
– Придётся убивать, – сказал уже пришедший в себя Володя Шамонтьев. – Мотор продолжает работать, мы и батометры потеряем, и с тросом потом не распутаемся.
Снова раздались выстрелы, и один за другим мёртвые медведи упали на снег. Огромную медведицу освежевали тут же. При этом в желудке, ко всеобщему удивлению, обнаружили обрывки резиновой оболочки радиозонда, упавшего где-то на лёд, и – ни крошки пищи. Видно, медведи с удовольствием полакомились бы нашими друзьями.
Шкуру медведицы и два огромных окорока вместе с тушами медвежат, каждый из которых был ростом с хорошего телёнка, привезли в лагерь. Так как свежего мяса у нас почти не осталось, предложение Василия Канаки приготовить котлеты из медвежатины встретило всеобщее одобрение. Но многие от второй порции отказались – видимо, потому, что медвежатина сильно отдавала запахом рыбы.
– Может быть, жареной медвежьей печёнки желаете отведать? – язвительно заметил Василий Гаврилович, явно задетый столь пренебрежительным отношением к его кулинарному таланту.
Однако любителя не нашлось, так как все знают, что печень белого медведя ядовита.
…Пока в 100 километрах от лагеря шла эта война с медведями, мы наблюдали на нашей льдине любознательных нерп. Не знаю, что привлекло их – звон рынды, треск моторов или залихватский свист Разбаша, утверждавшего, что нерпы любят музыку, – но головы их с круглыми чёрными глазами то и дело появлялись в разводьях недалеко от палаток. Убивать этих безобидных животных ни у кого не возникало желания. Ни шкуры, ни мясо нам не нужны. А живых существ здесь так мало, что уничтожать их из одного спортивного охотничьего интереса, право же, грешно.
26 июля
«Говорит Москва, говорит Москва. Вызываем дрейфующие станции «Северный полюс – 3» и «Северный полюс – 4». Начинаем передачу для коллективов полярников, находящихся на дрейфующем льду…»
В кают-компании мгновенно воцаряется тишина. Голос далёкого певца поёт о белокрылых чайках, летящих над морскими просторами вдали от родимой земли, о Родине, которая всегда с нами…
«Дорогие товарищи, – говорит диктор, – шлём вам привет от миллионов советских слушателей».
К микрофону подходит Василий Федотович Бурханов. Он говорит о важности работы дрейфующих станций для народного хозяйства, о благородной задаче советских учёных, о трудностях, которые ждут нас впереди и которые мы должны преодолеть.
Матери, отцы, жёны, дети одного за другим вызывают работников дрейфующих станций. Взволнованными голосами они передают нам приветы с далёкой, но такой необыкновенно близкой Большой земли.
30 июля
Бабенко пришёл в кают-компанию мрачнее тучи. Весь вчерашний день вертолётчики возились с мотором, и выяснилось,
