казаков под начальством старшего урядника Иринчинова. 14 других участников экспедиции в сопровождении проводника-монгола и одного из сининских переводчиков-китайцев, знавшего тангутский язык, 10 мая отправились искать истоки Желтой реки. Места эти были неизведанными, опасными, а потому, кроме продовольствия, Пржевальский особо позаботился о запасе боевого снаряжения.
В новый караван взяли 26 завьюченных верблюдов, два запасных, один верховой (для вожака переднего эшелона) и 15 лошадей.
Исследователи вышли в восточную окраину котловины Одонь-Талы, которая называлась тангутами Гарматын и некогда была дном обширного озера, а ныне была покрыта множеством кочковатых болот (мото-шириков), ключей и маленьких озер. Кроме них, по Одонь-Тале вились небольшие речки, образующиеся или из тех же ключей, или сбегавщие с гор. Все эти речки сливались в два главных потока. Отсюда, от слияния всей воды Одонь-Талы, и зарождалась знаменитая Желтая река, или Хуанхэ, которая в этих местах носила монгольское название Салома. Здесь же высилась гора, которую китайцы считали священной.
«На вершине этой горы сложен из камня маленький обо, и здесь ежегодно приносятся жертвы духам, питающим истоки великой китайской реки. Для этой цели наряжается из города Синина, по распоряжению тамошнего амбаня, чиновник в ранге генерала с несколькими меньшими чинами. Они приезжают в Цайдам, забирают с собой хошунных цайдамских князей или их поверенных и в седьмом месяце, то есть в конце нашего июля или в начале августа, отправляются на Одонь-талу. Сюда же, к жертвенной горе, стекаются в это время монголы Цайдама и еще более тангуты из ближайших местностей. Оправившись немного с дороги, посольство восходит на священную гору, становится возле обо и читает присланную из Пекина на желтой бумаге за подписью богдо-хана молитву, в которой духи Одонь-талы упрашиваются давать воду Желтой реке, питающей около сотни миллионов населения Китая. Затем приносится жертва — из одной белой лошади, белой коровы, девяти белых баранов, трех свиней (их привозят тушами) и нескольких белых же куриц. Все это закалывается, мясо разделяется между богомольцами и съедается. Тем оканчивается вся церемония. На Одонь-тале посольство проводит двое или трое суток и возвращается обратно. На путевые его издержки высылается из Пекина 1300 лан серебра. Кстати сказать, что одновременно подобное же моление производится и на озере Кукунор по следующему, как гласит предание, случаю».
Утром 17 мая экспедиция перешла вброд несколько мелких рукавов новорожденной Хуанхэ и разбила лагерь на правом ее берегу, в трех верстах ниже выхода из Одонь-Талы. Таким образом, давнишняя цель Николая Михайловича, к которой он шел много лет с несгибаемым упорством, была наконец достигнута — он достиг истока великой Желтой реки.
«Мы видели теперь воочию таинственную колыбель великой китайской реки и пили воду из ее истоков. Радости нашей не имелось конца. К довершению наслаждения, и погода выдалась как нарочно довольно хорошая, хотя по ночам по-прежнему продолжали стоять порядочные (до −9,6°) морозы. Сама Хуанхэ была свободна от зимнего льда и замерзала лишь ночью на мелких рукавах; притом ранним утром по реке обыкновенно шла небольшая шуга; недалеко же вверх от нашего бивуака еще лежал зимний лед в 2–3 фута толщиной.
Рыбы в реке, как выше упомянуто, битком было набито. Сейчас, конечно, устроилось и рыболовство, поистине баснословное обилием улова. Небольшим бреднем, всего в 13 сажен, притом в омутах не длиннее 15–25 шагов, мы вытаскивали сразу пудов шесть, восемь и даже десять рыбы, каждая от одного до полутора, изредка до 2 футов величиной. Так можно было ловить по всей реке, переходя от одного омутка к другому. Во время протягивания бредня куча метавшейся рыбы чуть не сбивала с ног вошедших в воду казаков. Без особенного труда мы могли бы наловить в течение дня несколько сот пудов рыбы. Сколько же ее в соседних больших озерах, в которых от самого их создания никто из людей не ловил, да притом и нет хищных рыб! Но такое богатство пропадает пока задаром, ибо китайцы сюда не показываются, а монголы и тангуты рыбы вовсе не едят.
Ради обилия той же рыбы возле нашего бивуака во множестве держались орланы и обыкновенные чайки. Последние, как весьма искусные рыболовы, без труда находили себе добычу, но ее сейчас же отнимали у них орланы, которые только таким способом и продовольствовались. Впрочем, при обилии рыбы ее хватало вдосыть как для названных птиц, так и для крохалей, которых также здесь было не мало. Даже медведи, весьма изобильные в Северо-Восточном Тибете, искушались неподходящим для них промыслом рыболовства и нередко с этой целью бродили по берегу реки».
На следующий день перед вечером Пржевальский взошел на священную гору вместе с Роборовским.
«Широкий горизонт раскинулся тогда перед нами. К западу, как на ладони, видна была Одонь-тала, усеянная ключевыми озерками, ярко блестевшими под лучами заходившего солнца; к востоку широкой гладью уходила болотистая долина Желтой реки, а за ней величаво лежала громадная зеркальная поверхность западного озера. Около часа провели мы на вершине жертвенной горы, наслаждаясь открывшимися перед нами панорамами и стараясь запечатлеть в своей памяти их мельчайшие детали. Затем по приходе на бивуак мы призвали к допросу проводника, но последний, как ловкий плут, начал клятвенно уверять, что на больших высотах у него „застилает глаза“ и потому вдаль видеть он ничего не может».
Тем временем выпал снег и пришлось провести на Одонь-Тале двое лишних суток. Корм был плохим, ледяная корка резала ноги лошадям. Огромная высота и холодная погода привели к тому, что и люди болели — у всех почти были головные боли и ощущение легкой простуды. У нескольких казаков на лице, большей частью на губах и ушах, появилась сыпь, которую прижигали раствором карболовой кислоты; внутрь давалась хина. Ходить много пешком было трудно, так как чувствовалась одышка и усталость.
Проводник, хотя в общем и знал направление пути, но не сообщал, отговариваясь незнанием имен ни гор, ни речек, ни каких-либо попутных урочищ. Места были совсем безлюдные. Хотя попадалось много зверей, без нужды исследователи их не добывали. Птиц для коллекций тоже добывалось мало, равно как и растений — их до конца мая собрано было на Тибетском плато лишь 16 видов.
На седьмые сутки по выходе из Одонь-Талы путешественники перешли через водораздел области истоков Хуанхэ к бассейну верхнего течения Янцзы, или Дычу, как называли эту реку тангуты. Восточное продолжение хребта Баян-Хара[131] служило таким водоразделом. На месте перехода значительных гор не было, так что перевал со стороны плато бывалым путешественникам показался почти незаметен. При этом абсолютная высота этого перевала — 14 700 футов.
Погода, как и прежде, стояла отвратительная. В течение двух последних третей мая, проведенных экспедицией на плато Северо-Восточного Тибета,
