подальше от ветра.
Таша направилась к воде.
— Осторожно! — крикнул кучер. — У озера есть любопытное свойство: его нельзя переплыть. Если ты попытаешься, то пойдешь ко дну, словно тебя заковали в цепи.
Таша продолжала идти, и Герцил с Пазелом бросились за ней. У Пазела росло ощущение, что эта ночь таит в себе что-то ужасное для Таши. Она так много раз держалась отстраненно, но это было бы что-то другое, что-то совершенно более сильное. Никто не мог сказать, что она может сделать — или что с ней могут сделать.
В нескольких ярдах от воды они схватили ее за руки. «Достаточно далеко», — мягко сказал Герцил. К огромному облегчению Пазела, она не стала возражать, а просто скрестила ноги и села. Пазел и Герцил сделали то же самое по обе стороны от нее. Таша положила голову на плечо Герцила и обхватила себя руками. Она даже не взглянула на Пазела.
— Я могла бы это сделать, — прошептала она. — Я могла бы войти прямо в озеро.
— Я сомневаюсь, что ты неуязвимая, Таша, — сказал Герцил. — Здесь есть магия, такая же древняя, как сам Алифрос.
Таша закрыла глаза и улыбнулась:
— Конечно, я уязвимая. Я бы утонула, как и любой другой. Иначе какой был бы смысл?
— Не смей так говорить! — прошипел Пазел.
Но Таша только крепче прижалась к Герцилу.
— Лодка приближается, — сказала она. — Ты должен остаться здесь.
Она не смотрела, но это было правдой: со стороны острова приближалось маленькое, лишенное света судно. Пазел не видел ни весел, ни паруса. Самым странным было то, что лодка казалась пустой. Но когда она подплыла поближе, он увидел, что это не совсем так. На носу стоял Рамачни, похожий на темную резную фигуру. Когда, наконец, лодка коснулась земли, он взмахнул хвостом.
— Садитесь, — сказал он.
Теперь они были на ногах. Герцил взял руки Таши в свои.
— Будь сильной, Таша Исик, — сказал он. — Я буду здесь, когда ты вернешься.
Она подняла голову и коротко поцеловала его в губы.
— Кто-нибудь вернется, — сказала она.
Пазел смотрел, как она забирается в лодку. Он поднял руку, как будто хотел дотронуться до нее, затем опустил. Он не мог говорить, не мог выбрать из тысяч слов, которые ему нужно было сказать.
— Таша, подожди! — наконец сумел прохрипеть он.
Только тогда она посмотрела на него. На ее лице он впервые увидел тревогу, даже шок от того, что она обнаружила его все еще на берегу.
— Мы ждем, парень, — сказал Рамачни. — Садись, и побыстрее.
Не сказав ни слова, Пазел вскарабкался в лодку. Таша прощалась с Герцилом, но не с ним. Ещё нет. «В какого дурака я влюбилась», — сказала она, дотрагиваясь до его руки. Ее голос был неземным, отдаленным эхом того, который он знал.
Переправа была быстрой и холодной. Рамачни, как и прежде, стоял на носу, и Пазел задался вопросом, была ли сила, которая двигала ими, делом его рук или какой-то магией селков. Разум Таши ненадолго прояснился: она посмотрела на Пазела и прямо сказала ему, что воспоминания Эритусмы просачиваются в ее сознание.
— Капля здесь, капля там. Как протекающий кран. — Таша попыталась улыбнуться.
— Что это значит? Она просыпается?
Таша обдумала вопрос, затем покачала головой:
— Не думаю, что она вообще когда-нибудь спала.
Остров приближался. Он был суровым и запрещенным, и больше, чем предполагал Пазел. Древние деревья — огромные в обхвате, низко склонившиеся к земле и изогнутые, как извивающиеся драконы, — стояли на сухой земле, их корни петляли среди камней мостовой, сломанных колонн и остатков обрушившихся стен. Ветер срывал с веток первые осенние листья, швыряя их в ночь, как игральные карты.
Лодка причалила к берегу. Рамачни выпрыгнул наружу, молодые люди последовали за ним, и вскоре они уже поднимались по пыльной тропе на возвышенность. Они не успели уйти далеко, когда появился Таулинин, уверенно и беззвучно бегущий к ним.
— Вы здесь! — сказал он. — Очень хорошо, вовремя. — Он снял с плеча бурдюк с вином и наполнил кубок. — Выпейте глоток, чтобы согреться, а потом быстро следуй за мной. Мы не смеем опоздать.
Пазел выпил, когда подошла его очередь, и почувствовал, как ночной холод отступает к кончикам пальцев. Таулинин повел их дальше, через холмы, вверх по лестницам из разбитого камня, среди остовов древних залов и башен. Деревья отбрасывали тени-близнецы в двойном лунном свете. Теперь Пазел видел, что многие из них мертвы.
— Почему это место такое несчастное? — спросил Пазел Таулинина. — Когда ваш народ его покинул?
— Для того, чтобы ответить на твои вопросы, нужна вся ночь, — сказал Таулинин. — Селки никогда здесь не жили, и падение тех, кто жил, было великой трагедией — некоторые называют это моментом, когда этот мир потерял свою невинность. Они потерпели поражение в войне, которая разразилась перед Войной Рассвета, и Уларамит стал средоточием демонической силы. Уолдрил, так тогда называлась Долина: Место Отчаяния. Если когда-либо и была ненавистна какая-либо страна, то это была та, которую сейчас мы так любим. Ее король жил на этом острове, в потайной комнате, которую никто никогда больше не увидит. За прошедшие века мы исцелили бо́льшую часть Уларамита, но здесь мы преуспели намного меньше — из-за огромного ущерба природе.
Он быстро взглянул на Пазела:
— Если бы Дасту пришел сюда, весь Уларамит, возможно, показался бы ему таким. Мало кто когда-либо попадал в Долину против своей воли, но те, кто попадал, оказывались совсем в другом месте — в смертельной стране, отравленной испарениями вулкана, где все живое стало алчным и мерзким. Так бывает всегда. Мы никогда не говорили об Уларамите в присутствии Дасту, но его сердце, должно быть, почувствовало, что он найдет здесь, и отвернулось от этого. Пусть оно обретет покой где-нибудь в Алифросе или за его пределами.
Они приближались к вершине самой длинной на сегодняшний день лестницы, вьющейся вверх по склону голого холма. Пазелу хотелось, чтобы Таулинин продолжал говорить, хотя бы для того, чтобы отвлечься от заунывного ветра. Звезды были острыми, как граненый хрусталь, и на мгновение Пазелу показалось, что он видит их насквозь, как это делали селки: немые свидетели, смотрящие сверху вниз с осуждением или жалостью. Мы все молоды под бдительными звездами. Поймет ли он когда-нибудь, что это означает для селков?
