становится смешнее их; мало приятные пауки, тараканы, мыши все-таки существуют в действительности, тогда как страх перед злой женой — это страх перед призраком. Печорин доверяет своим предчувствиям? Он не ошибается, угадывая, что столкнется с Грушницким на узкой дорожке; но умному человеку это нетрудно вычислить. А тут фея должна превратиться в ведьму! Это же какие «подвиги» надо совершать, чтобы способствовать такому невероятному превращению! А Печорин, взрослый человек, остается в плену детского страха.
Исследователей «Героя нашего времени» активно влечет философский аспект книги. Но мне не встречалось в философской строке размышление об этом странном предчувствии. Между тем ему здесь самое место.
В поле зрения у нас был интерес Печорина к предопределению. Выделяли привлекательное опорное: «я всегда смелее иду вперед, когда не знаю, что меня ожидает». А насчет дел семейных, выходит, знает, что его ждет? По крайней мере — верит предчувствию? И какое-никакое знание пресекает движение в очень важном направлении?
Выходит, похвастался герой: «Я люблю сомневаться во всем: это расположение ума не мешает решительности характера…» Согласимся: детские впечатления могут оставлять глубокий след. Но неужели сюда запретно впускать любимое сомнение?
А заключающие брак разве знают, что может произойти на долгом совместном пути? Надежды есть, а сбудутся ли они? Тут знание с незнанием ходит об руку. Очень даже пригодилась бы смелость идти навстречу неизвестному.
С умом ли Печорина не противиться детскому предубеждению? С необъятными ли силами не справиться с фантастическим сползанием феи к превращению в ведьму?
Остается заключить, что странный выбор Печорина — всего лишь частный случай его неоправданного максимализма: «Если б я почитал себя лучше, могущественнее всех на свете, я был бы счастлив; если б все меня любили, я в себе нашел бы бесконечные источники любви». Каков замах! Самому ясно, что желание несбыточно. А каков разворот: любить всех — за ответную любовь всех к себе! (Это пишется после того, как сообщено, что оба они с Грушницким друг друга не любят).
Печорин, кажется, готов ослабить свой максимализм: «Да, я уже прошел тот период жизни душевной, когда ищут только счастия, когда сердце чувствует необходимость любить сильно и страстно кого-нибудь, — теперь я только хочу быть любимым, и то очень немногими; даже мне кажется, одной постоянной привязанности мне было бы довольно: жалкая привычка сердца!..» Но желание (тоже с хромающей логикой) — еще не поступок…
Вот после этих наблюдений обратимся к любовным отношениям героя с носителями «сладкозвучного перебора имен» (Вера — Мери — Бэла).
Печорин ухаживает за Мери, даже добивается ее любви, действуя по расчету: сначала — чтобы досадить Грушницкому, потом — чтобы получить вход в гостиную Лиговских, где намеревается бывать ради встреч с Верой. Игра игрой, это решение обдуманное и в исполнении нетрудное, но в сердечке что-то происходит непроизвольное. Появляется такая запись. Утром Вера уехала с мужем в Кисловодск. «Битый час» сидел у княгини, «Мери не вышла, — больна». И вечером на бульваре ее не было. «Возвратясь домой, я заметил, что мне чего-то недостает. Я не видал ее! Она больна! Уж не влюбился ли я в самом деле?.. Какой вздор!» Неделю Печорин провел в Кисловодске без Лиговских. «Наконец они приехали. Я сидел у окна, когда услышал стук их кареты: у меня сердце вздрогнуло… Что же это такое? Неужто я влюблен? Я так глупо создан, что этого можно от меня ожидать». При переезде через речку Печорин коснулся губами «нежной щечки» княжны; когда возвратились, «я был взволнован и поскакал в горы развеять мысли, толпившиеся в голове моей». А на природе мысли не приводят к какому-либо заключению, а просто развеиваются!
Мери глубоко и горячо полюбила Печорина: это очевидно и естественно. Она до последнего свидания не могла понять загадку своего кумира, но это не ослабляло ее чувства. «…за всеми масками, какими Печорин закрывается от княжны, чтобы не дать ей возможности разгадать его истинные чувства к ней, она своим неопытным сердцем угадывает в его личности нечто глубоко скрытое и загадочное, что не могло не затронуть ее воображение»452. Что с Печориным?
«Любил ли Печорин княжну Мери?» — такой вопрос И. П. Щеблыкин выносит в заголовок своей статьи. Утвердительный ответ категоричен! Для такого вывода понадобилась лишь неудачная для этого сцена прощания. Здесь якобы «Печорина буквально прожгла (подобно электрическому току!) мысль о том, что он не только мог бы полюбить, но и любит ту, которой вчера еще предназначалась роль подставной карты в затеянном единоборстве с Грушницким. Да, любит! И в этом трудно усомниться, если внимательно проследить за поведением Печорина в момент объяснения с Мери»453. Исследователь цитирует: «она пошатнулась; я вскочил (не подошел, а вскочил, обратите внимание!)…» Но что могло быть альтернативой? Например, Печорин невозмутимо наблюдает: пошатнувшаяся девушка упадет — или, может, не упадет? Вот уж такое бесчувствие для Печорина точно невозможно. Его поступок — услуга мужчины женщине, которую он обязан оказать независимо от характера личных отношений между ними.
Еще цитируется: «“сердце мое сильно билось”. У очень волевого, как мы знаем, способного к самообладанию человека — и вдруг такое волнение в груди!» (с. 11). Но берется на заметку нечто непроизвольное: сердцебиением человек управлять не способен. Подобное у Печорина мы уже наблюдали вместе с доктором Вернером в сцене дуэли. Учащенное сердцебиение не обязательно препятствует самообладанию.
В описании прощального свидания надо просто доверчиво относиться к тексту, там все сказано прямо. «Прошло минут пять; сердце мое сильно билось, но мысли были спокойны, голова холодна; как я ни искал в груди моей хоть искры <никакого электричества!> любви к милой Мери, но старания мои были напрасны». Сердце героя «сильно» бьется, но остается камнем, в нем не сохранилось даже отголосков тех чувств, которые ведь раньше реально замечались.
Куда же они подевались, даже не оставив следа? Но они способны возвращаться! На версию И. П. Щеблыкина эффективнее работает заключительная деталь свидания. Печорин честно признается княжне, что в его отношениях к ней была игра.
«— Следственно, вы меня любить не можете…
Она отвернулась, облокотилась на стол, закрыла глаза рукою, и мне показалось, что в них блеснули слезы.
— Боже мой! — произнесла она едва внятно.
Это становилось невыносимо: еще минута, и я бы упал к ногам ее».
Но Печорин не позволил себе ждать эту минуту, а «сколько мог твердым голосом и с принужденной усмешкою» продолжил свое отречение. Добился ожидаемых слов: «Я вас ненавижу». «Я поблагодарил, поклонился почтительно и вышел».
Чтобы складывались любовные отношения, необходимо, чтобы ум с сердцем
