Облаченная в красное распорядительница начала говорить. Поприветствовав всех собравшихся, она произнесла какие-то мирские истины, призывающие к утешению. Вслед за тем она предложила тем, кто знал Валентину, сказать о ней несколько слов.
На трибуну поднялся Роберт. Он вглядывался в заполненный лишь наполовину зал. Пулы расположились в нескольких метрах от него, стоически внимая. «Валентина, прости меня». Он откашлялся, поправил очки. Когда он наконец заговорил, его голос зазвучал сначала слишком тихо, потом слишком громко. Роберт дорого бы дал, чтобы оказаться где-нибудь в другом месте и заняться чем-нибудь другим.
— Я прочту стихи Артура Уильяма Эдгара О'Шонесси,[120]— объявил он. Руки твердо держали лист бумаги.
Для новой милой я привез
кусты в мой старый сад.
Поверх былых умерших роз
посажен новый ряд.
Но мне не стало веселей.
Мой сад и гол и сух.
В нем бродит дух минувших дней,
Любимый прежде дух.
Ее улыбка холодна.
Она кидает в дрожь.
И где ни явится она,
все то же — да не то ж.
То с белых роз ее шажки,
касания и взгляд
сбивают все их лепестки,
то красные — белят.
Роберт не стал читать стихи до конца. Посмотрев на присутствующих, сидящих на складных стульях, он уже хотел было продолжить, но потом передумал и неожиданно вернулся на свое место. Стихи, прочитанные им, смутили людей, в комнате поднялся гул. Джессика думала: «Какая бестактность. Словно он за что-то винит Элспет. Вместо того чтобы говорить о Валентине». Эди и Джек не сводили глаз с белого гроба. Джек так и не понял, что же подразумевал Роберт.
Джулия разозлилась, но пыталась успокоиться; она подошла к конторке. Ей казалось, что руки-ноги двигаются сами по себе. Развернув свою речь, она начала говорить, ни разу не подглядев в листок.
— Мы далеко от дома… Спасибо, что пришли, несмотря на краткость нашего знакомства… — («Что еще я хотела сказать?») — Мы с Валентиной близнецы. Ни одной из нас не приходило в голову, что мы можем разлучиться. Мы этого не предполагали. Собирались всегда быть вместе… В детстве мама с папой привели нас в Линкольн-парк, видимо, не все знают: это такой огромный зоопарк в центре Чикаго. Там на фоне небоскребов показывают эму, жирафов и другую живность. А мы разглядывали тигра. Он, единственный, жил на фоне рисованного пейзажа: наверное, тигру внушали, что он в Китае — или где там его родина. Валентина просто влюбилась в этого тигра. Она стояла около него целую вечность, просто смотрела, а тигр подошел ближе и тоже стал на нее смотреть. Так они и стояли, глядя друг на друга; через какое-то время он кивнул — или просто тряхнул головой — и отошел. А потом Валентина мне сказала: «После смерти я стану этим тигром». Так что я теперь думаю: возможно, она и вправду стала тигром, но, надеюсь, не за решеткой, потому что на самом деле она ненавидела зоопарки. — Джулия глубоко вздохнула. «Плакать нельзя». — С другой стороны, нам тогда было по восемь лет, а позднее у нас изменились представления о загробной жизни.
«Ох, только не это», — встревожился Роберт. Джулия продолжала:
— Я точно не знаю, как именно Валентина воспринимала смерть. С тех пор как мы сюда переехали, она, по-моему, даже увлеклась этим вопросом, но это, скорее всего, по той причине, что мы жили около кладбища, нам было по двадцати одному году и смерть как бы не имела к нам никакого отношения. — До этого Джулия обращалась к цветочной композиции у дальней стены зала, но сейчас она перевела взгляд на свою мать. — Как бы то ни было, она сама, наверное, не сильно расстраивается. Я не хочу сказать, что она желала смерти, но ей была близка особая красота этого кладбища, и, если уж этому суждено было случиться, я думаю, она будет счастлива покоиться там. — («Что еще? Я люблю тебя, не представляю, как жить дальше одной, ты была частью меня, теперь тебя нет, я тоже хочу умереть. Понимаешь?») — В любом случае, спасибо. Спасибо за то, что пришли.
Под шепоток присутствующих Джулия села на место. Себастьян поймал взгляд Роберта. Тот мог поклясться, что Себастьян посчитал это выступление слегка нестандартным. Слово опять взяла распорядительница, попросив двигаться в сторону кладбища, через Уотерлоу-парк, и еще раз поблагодарив всех за присутствие. Служители вынесли гроб из комнаты. Присутствующие ждали, чтобы идти вслед за семьей Пулов; когда же те остались сидеть, после молчаливого обсуждения все встали и, по двое, по трое, стали выходить из помещения. Пока зал не опустел, Пулы не двигались. Роберт поджидал их на лестничной площадке. Наконец Себастьян предложил Эди свою руку. Он думал о том, как она выдержит церемонию погребения.
— Хотите воды?
— Нет. Нет.
Джек и Джулия встали. Эди посмотрела на всех троих. «Я не могу пошевелиться». Склонившись к ней, Джулия прошептала:
— Оставайся. Я тоже побуду здесь.
Эди покачала головой. Ей хотелось, чтобы все закончилось, чтобы время остановилось. У нее в ушах еще звучали стихи про пустой и голый сад; она представляла, как в преддверии ночи бродит одна среди мертвых цветов там, где похоронены Валентина и Элспет; ей казалось, что если она будет сидеть тихо-тихо, если все оставят ее в покое, то она услышит, как они говорят с ней. Она никак не могла отделаться от захватившего ее видения. Наклонившись, Джек помог Эди встать со стула и заключил ее в объятия. Она разрыдалась. Себастьян вышел на площадку и присоединился к Роберту. Они слышали, как плачет Эди. Выйдя из зала, Джулия прошла мимо, не удостоив их взглядом, и спустилась вниз.
«Что же мы наделали?» Слезы Эди словно растворили отстраненность Роберта, его решимость просто пережить этот день, его веру в собственную порядочность. Он — негодяй. Теперь сомнений в этом не было. Ему оставалось только одно — довести план до конца, но сам план был необдуман и пронизан отвратительной эгоистичностью.
— Нет, — произнес он.
— Что? — не понял Себастьян.
— Ничего, — ответил Роберт.
Джессику преследовало неотвязное чувство дежавю. Вновь они собрались у семейного склепа Ноблинов. Разве что вместо зимы было лето; Найджел встречал катафалк, могильщики были наготове, оцепеневший Роберт застыл рядом с Филом и Себастьяном. Отпевания не было; женщина из Гуманистического общества произнесла несколько слов. Гроб с телом Валентины стоял на полу склепа, чтобы вскоре быть помещенным в нишу, под нишей с гробом Элспет. Ноблины держались вместе; мать повисла на руках отца и Джулии. Себастьян поспешно принес откуда-то стулья. Все трое рухнули на них, не отводя взглядов от двери склепа. «Жалко их. Она была так молода». Джессика перевела взгляд на Роберта, с которым не разговаривала с тех пор, как застукала его на кладбище. Она прошептала Джеймсу:
