Поднимаясь в лифте на одиннадцатый этаж, она собралась, успокоилась, сосредоточилась.
— Кто? — услышала она за дверью настороженный голос брата, «соединила нос с грудью» и ответила бархатистым Адиным голосом:
— Открывай, сынуля. Я тебе сладенького привезла.
Он открыл дверь — и был встречен прицельным пинком в пах, отбросившим его к дальней стене прихожей.
— Т-с-с, — на всякий случай предупредила Таня. Никита поднял голову, опалив сестру ненавидящим взглядом, и начал распрямляться. Не дожидаясь, когда он закончит движение, Таня широким балетным прыжком подлетела к нему и ударила так, как учил Джабрайл — двумя руками одновременно, по симметричным точкам над ушами…
Он пришел в себя от хлестких шлепков по щекам. Прямо над ним, щекоча рыжими кудрями, нависало знакомое лицо. Он дернулся, намереваясь оттолкнуть от себя это страшное лицо, но не смог даже пошевельнуться — вытянутые руки, связанные над головой, были накрепко прикручены к массивной дверной ручке, а раздвинутые ноги — одна к батарее, другая к нижней планке шведской стенки, которую Юра установил для поддержания формы. Хотел плюнуть, но обнаружил, что рот забит какой-то тряпкой и плотно заклеен пластырем.
— Для твоей же пользы, — словно прочитав его ощущения, заметила Таня. — А то начнешь орать, соседи милицию вызовут, придется им разъяснить кое-что. И не дрыгайся, только больнее будет. — Таня постепенно входила в раж.
Она выпрямилась, взяла что-то с подоконника.
— Вот. Не обессудь, что раньше времени распаковала. Буду знакомить тебя с принципами действия.
Остановиться уже не могла.
Никита прищурил глаза и с тоской увидел в ее руках новенький немецкий миксер, включенный в сеть.
— Эта вот насадочка предназначена для взбивания крема, — деловым тоном продолжила она и нажала на кнопочку. Угрожающе заурчал мотор. Никита судорожно выгнулся. — Ну-ну, не дергайся, я же еще не начала. Расслабься и постарайся получить удовольствие. Легкий массажик для разогрева. Кровь теплыми толчками приливает к коже…
Она наклонилась и без нажима провела бешено вращающимся венчиком по голой тощей груди, оставляя розовый след. Никита застонал. Она нажала посильнее. Его глаза округлились.
— Такие вот дела, братка, — приговаривала между делом Таня. — Записку я твою прочла — и про срочный отъезд к любимой невесте, и адрес ЗАГСА запомнила, и время. Про «завтра» ты, конечно, ловко ввернул — с понтом, что вчера отъехал, до инцидента. Красиво обставился. Одного только не учел…
Она взболтала венчиком его уши, немедленно налившиеся малиновым жаром, выключила миксер и поднялась.
— А вот этим ковыряльником прокручивают тесто, — сказала она, прилаживая в гнездо миксера неприятного вида кривую железку. — Но мы им в других отверстиях покрутим. Потом овощерезку попробуем. В режиме яйцерезки… — Никита ревел. Ей было мерзко, будто увидела Севочку обкаканного. Его пришпиленное тело ходило ходуном. — Не хочется? А мне как хочется — не передать. Но не буду, — впервые ее голос зазвучал с искренней ненавистью. — А знаешь, почему не буду? Потому что не хочется из-за такой мрази, как ты, под суд идти, руки об тебя, клопа вонючего, марать не хочется… — Она понизила голос, слова пошли медленные, весомые: — Радости тебе от хозяйства твоего немного будет. Одно горе, помяни мое слово. Пожалеешь еще, что я его сегодня на фарш не перевела.
Она отложила миксер и взяла в руки большие портновские ножницы.
— Про Самсона и Далилу помнишь? Как она ему волосы отрезала, и он сразу силу потерял. Вот и тебе — модельную стрижку на память. Под глобус… Башкой-то не верти, порежу… Жаль, нет времени полную красоту навести, я так, начерно, — она простригла широкую полосу от лба до середины затылка, сдула обрезанные густые светло-русые пряди и принялась за левую сторону головы. — Ну все, хватит с тебя, все равно теперь, чтобы заровнять, всю головку налысо обрить придется. Будь здоров, кровосмеситель, с законным тебя браком. Развязывать, на всякий случай, воздержусь, а дверь открытой оставлю. Ада придет — освободит. Что ей, Пловцу, всем прочим врать, сам придумаешь, не мне тебя учить… Извини, но свадьбу посетить не смогу — дела…
Оглянулась и залилась в хохоте. Никита валялся в собственной луже.
До метро она доехала на троллейбусе, а оттуда позвонила Архимеду.
— Арик, хорошо, что застала. Я приеду. Можно?.. Записываю адрес.
Следующая неделя выдалась хлопотной. Узнав через Алевтину координаты ереванского слесаря-гинеколога, она скоренько слетала к нему на переговоры. Гонорары доктор Фалджян брал кавказские, основательные, а тут еще пришлось предложить доплату за внеочередность — у доктора все места были расписаны на полгода вперед. Да и то он кобенился, не хотел, и только вскользь упомянутые Таней фамилии авторитетных земляков Амбруаза Гургеновича, знакомых ей по шеровскому ранчо, убедили. Потом пришлось в темпе лететь в Ленинград. Из аэропорта Таня успела на полчасика заскочить домой, где, по счастью, никого еще не было, собрала чемодан и тут же отъехала к Алевтине, оставив родным короткую записку. У Алевтины она прожила несколько дней, забрала причитающиеся ей за год работы комиссионные, смоталась к Маше Краузе и по-быстрому, невыгодно, реализовала почти все имущество, нажитое совместно с Генералом, включая и памятный браслетик с топазами. Из ремонта она выйдет практически голяком. Но главное ее богатство останется при ней. Голова. Остальное приложится.
В клинике доктора Фалджяна Таня провела две с половиной недели, малоприятных не столько медицинскими обстоятельствами, сколько сенсорным голодом — облупившиеся белые стены внутри и снаружи, унылый дворик с темными кипарисами и чахлым розовым бордюром, занудный однообразный режим, хриплый телевизор, показывающий только бледные тени, соседки — скорбные армянские девы, с их покаянными придыханиями и толстыми свежевыбритыми ногами. От такой тоски Таня готова была волком выть и при первой же возможности убежала в высокогорный молодежный лагерь «Звартноц». Лишь на третий вечер, немного напитавшись ощущениями, она нашла в себе силы позвонить в Ленинград.
— Куда ты пропала? — с непривычным напряжением спросила Ада.
— Дела, — сказала Таня. — Возникли срочные дела, я же написала. Даже на Никиткину свадьбу не смогла…
— А свадьбы не было, — с какой-то странной интонацией сказала Ада.
— Что так?
— Пришлось отложить. Пока Никита не поправится.
— Что с ним?
— В самый день свадьбы, хулиганы… изверги! Ворвались в квартиру, связали, избили, еще и волосы все состригли.
— Господи, какой ужас! Их поймали?
— Какое там! Он и примет-то никаких назвать не может. Четверо мордоворотов с черными шарфами на рожах. Кроме него их никто не видел. Или боятся говорить… А тут еще и Павел твой разбился…
— Как ты сказала? Повтори.
— В экспедиции. Машина в пропасть упала. Остальные погибли, а он успел выскочить, но сильно разбился. Сейчас в Душанбе, в больнице.
