— Ты тоже любишь этот город, Кизия? Правда?
— Да. Люблю.
Она откинулась назад и с удовольствием смотрела виллюминатор, будто созерцала собственное творение.
— Потому что Люк привез тебя сюда?
— Отчасти. Но и сам город, наверно. Ужасно красивый.
Он улыбнулся.
— Ужасно?
— Ладно, ладно, смейся надо мной, я знаю только, что ясчастлива.
Несмотря на все, что здесь произошло, Кизия любила этотгород. В нем было что-то особенное. Ее мысли снова обратились к Люку, и она несмогла сдержать улыбки.
— Ты знаешь, это непостижимо: я проехала три тысячимиль, чтобы побыть с ним всего один час.
— Что-то говорит мне, что, если бы понадобилось, ты быпреодолела и шесть тысяч.
— Может быть, и все двенадцать.
— Даже двенадцать? Ты уверена? Он снова поддразнивалее, и ей это нравилось. С ним легко.
— Ну и язва ты, Алехандро. Но такая славная язва.
В Сан-Франциско был час ночи, а для них — четыре часа утра,но совсем не хотелось спать.
— Пойдем где-нибудь выпьем, Алехандро!
— Нет, я бы лучше покатался.
— В моем распоряжении общество трезвенников. Какприятно!
Она поджала губы, а он засмеялся.
— Пусть так. Давай закинем вещи в отель и поедем назалив.
Алехандро сидел за рулем машины, которую они взяли напрокатв аэропорту.
— К вашим услугам, мадам! Это то, к чему ты привыкла,правда?
— И да и нет. Единственное, к чему я совершенно точноне привыкла, так это к таким замечательным друзьям, как ты. Тыудивительный, — сказала она очень мягко. — Никто никогда не сделалдля меня так много, как ты. Даже Эдвард. Он заботился обо мне, но нам никогдане было легко друг с другом. Я люблю его, но совсем по-другому. Он всегда ждалот меня слишком многого.
— Чего, например?
— О… стать такой, какой мне было предназначено, и дажеболее того, я думаю.
— Ты и стала.
— Не совсем. Кажется, компьютер намешал всего во мне,немного напутав: некоторые части не подходят, не соответствуют мне.
— Ты не права. У тебя на месте главное: голова, душа,сердце.
— Нет, любовь моя. Ты не прав. Главное — это на какие званыевечера ты ходишь, какую одежду носишь, к каким благотворительным обществампринадлежишь.
— Ты заблуждаешься.
— Больше нет. Раньше заблуждалась.
Она вдруг посерьезнела, но ненадолго. Они приехали в «Ритц».Их встретила Эрнестина, в зеленом клетчатом банном халате, с явным неодобрениемотнесясь к тому, что Кизия на этот раз в обществе Алехандро, а не Люка. Онауспокоилась, когда узнала, что им предназначены отдельные номера впротивоположных концах коридора. Она снова отправилась спать, а они вышли к машине.
— На залив!
Алехандро был возбужден не меньше, чем она.
— Благодарю, Дживис!
— Слушаюсь, мадам!
Они пустили машину по холмам и чувствовали себя в каботажномсуденышке, которое швыряло на волнах.
— Остановимся перекусить?
Она улыбнулась в ответ и кивнула.
— Ну вот, кого что привлекает. Меня — залив, тебя —еда. Добро пожаловать домой!
— Ни одной пиццерии не видно.
— Может, здесь их нет? В ответ он скорчил рожу.
— Есть, но мы не держим их под контролем, как вНью-Йорке. В один прекрасный день спятившие пиццы захватят город. — Онсделал свирепое лицо, и она засмеялась.
— Ты чудак. Боже мой, посмотри, что с машиной!
Они въехали в кафе под открытым небом, где обслуживали прямов машинах. Перед ними стоял гоночный автомобиль с сильно задранной заднейчастью кузова.
— Они не разобьют себе физиономии?
— Нет, конечно. Какая красивая! — восхищеннопроизнес он и широко улыбнулся. — Скажи-ка, ты что, никогда не виделатаких машин? Ни разу в жизни?
— Насколько помню, никогда. Уж я бы запомнила! Может, вкино. Ну и ужас!
— Ужас? Красавица! Протри глаза! Она засмеялась ипокачала головой.
— Только не говори, что у тебя была такая. Не пугайменя!
— Была. Моя первая машина. Потом у меня изменился вкуси я приобрел подержанный «фольксваген». В жизни все складывается по-разному.
— Это звучит трагически.
— Так и есть. У тебя была машина, когда ты былаподростком?
Она отрицательно покачала головой. Он недоверчиво посмотрелна нее.
— Нет? Бог мой, да у каждого, достигшего шестнадцатилет, есть в Калифорнии машина. Ты, наверно, сочиняешь. Бьюсь об заклад, что утебя был «роллс-ройс». Сознайся!
— Нет, — она замотала головой. Они подъехали кокошку, чтобы заказать себе «такое».
— Я хочу, чтобы вы знали, мистер Видал, у меня не было никаких«роллс-ройсов»! Я одалживала старый, рассыпающийся «фиат», когдаостанавливалась в Париже, и это все. У меня никогда в жизни не было машины.
— Какой позор! Но в твоей семье была, правда?
Она кивнула.
— Ага! И это был…
— О, обыкновенная машина. Четыре колеса, четыре двери,руль. Все, что обычно бывает.
— Ты хочешь сказать, что это был «роллс-ройс»?
— Нет.
Она улыбнулась ему и протянула «такое», который только чтоподали.
— «Бентли». А вот у моей тети был «роллс-ройс», еслитебе от этого легче.
— Значительно. Давай сюда «такое». Может быть, тыприбыла сюда за три тысячи миль, чтобы увидеть своего старика, а я — чтобыпоесть «такое». Какой-то «бентли». Боже!
Он с удовольствием откусил кусочек. Кизия откинулась насвоем сиденье и задумалась. С ним было очень удобно — не надо ничегоизображать. Она могла оставаться сама собой.
— Ты знаешь, что смешно, Алехандро?
— Да. Ты, — сказал он.
— Нет, я серьезно.
— Да что с тобой?
— Ради бога, возьми еще «такое» и успокойся.
— Не могу, меня уже распирает от газов.
— Алехандро!
— Правда. А что, с тобой такого не бывает? Или тыизбавляешься?
Засмеявшись, она покраснела.
— Я отказываюсь отвечать на этот вопрос на томосновании, что…
— Уверен, что ты делаешь это во сне. Громко.
