В начале января 1831 года Дельвиг был «совершенно спокоен», даже «пел с аккомпанементом на фортепиано». Что бы ни говорила молва, свидетели болезни и смерти Дельвига, близкие ему люди П. А. Плетнёв и О. А. Сомов, сообщили в Москву соответственно Пушкину и Боратынскому подлинные подробности несчастья. Дельвиг простудился 5 или 6 января, но «не подозревал себя опасным» до тех пор, пока 11 января не началось осложнение — именно «гнилая горячка», воспаление лёгких, возможно — менингит. Дельвиг никогда не отличался богатырским здоровьем — простужался каждый год и болел подолгу, — но на этот раз всё оказалось слишком серьёзно. Беспамятство, высокая температура — и 14 января его не стало305. Если же и имело место сильное потрясение, то от личной трагедии: «…семейная жизнь, так счастливо начатая… повернулась к Дельвигу своей теневой стороной. Софья Михайловна не могла и не хотела противостоять новым увлечениям»306. (Вскоре после смерти мужа она вышла замуж за Сергея Боратынского, брата известного поэта.)
С профессиональной точки зрения, Бенкендорф относился к писателям, этим «архитекторам общественного мнения», прежде всего прагматично. Он вынес из XVIII века традицию воспринимать литераторов как государевых слуг на ниве изящной словесности. Исходя из такого представления о роли литературы Бенкендорф мог заказать известному своим либерализмом П. А. Вяземскому перевод хвалебной статьи о взятии русской армией Варшавы для последующей газетной публикации. Вяземский же не стеснялся показывать письмо с просьбой-заказом Бенкендорфа таким своим вольномыслящим друзьям, как А. И. Тургенев, не видя в этом ничего предосудительного. Статья была переведена и опубликована в «Северной пчеле», газете Ф. В. Булгарина, враждебной (как считается) кругу Вяземского и Пушкина307.
Письма с подобными предложениями — часть заботы Бенкендорфа по формированию общественного мнения. Вот ещё одно — знаменитому писателю М. Н. Загоскину:
«11 августа 1836 года.
Шеф жандармов, командующий Императорскою Главною квартирою генерал-адъютант граф Бенкендорф, свидетельствуя совершенное своё почтение его высокородию Михаилу Николаевичу, покорнейше просит его, как очевидца сегодняшнего шествия Его Величества государя императора в Успенский собор, потрудиться написать о сём статью, которую и доставить к нему, генерал-адъютанту Бенкендорфу, завтрашнего числа к 12 часам утра, для помещения в газету „Северная пчела“»308.
В свою очередь, литераторы прагматично относились к Бенкендорфу и его ведомству. Они начинали адаптироваться к наступившему в 1830-е годы «торговому периоду русской литературы», когда и писательское ремесло, и издание газет и журналов стали рассматриваться как способ заработка. В возникших рыночных условиях Третье отделение представляло собой существенный административный ресурс в коммерческом соревновании, и поэтому началась конкурентная борьба авторов и издателей за благосклонность его начальника. Сотрудничество с Третьим отделением Ф. В. Булгарина может служить ярким тому примером309. А. X. Бенкендорф использовал популярного журналиста в качестве представителя «общества», эксперта по различным вопросам — от журналистики до национальных проблем Польши. Булгарин был хорошо эрудирован, лёгок на подъём и обладал высоким профессионализмом, если под этим качеством подразумевать исполнительность и умение «найти чувствительную струну в каждом сословии русского народа и пошевелить её приятным щекотаньем»310. Для самого же Фаддея Венедиктовича сотрудничество с высшей полицией было важной составляющей коммерческой стратегии, способом поддержания постоянного контакта с властью, от чего сильно зависели реализация издательских планов, отношения с цензурой, получение правительственных заказов. Бенкендорф мог дать личное позволение на публикацию «эксклюзивных» материалов, мог заступиться за Булгарина в случае цензурных гонений. Так случилось, например, в 1831 году, когда министр просвещения К. А. Ливен пожаловался Николаю на юмористическую статью в «Северной пчеле», в которой «увидел воззвание к бунту»311.
Но Булгарин не составлял единственное исключение! Не кому иному, как А. С. Пушкину принадлежит авторство письма А. X. Бенкендорфу с предложением стать трибуном высшей власти: «Если государю императору угодно будет употребить перо моё, то буду стараться с точностию и усердием исполнять волю его величества и готов служить ему по мере моих способностей. С радостию взялся бы я за редакцию политического и литературного журнала, т. е. такого, в коем печатались бы политические и заграничные новости. Около него соединил бы я писателей с дарованиями и таким образом приблизил бы к правительству людей полезных, которые всё ещё дичатся, напрасно полагая его неприязненным к просвещению»312.
С похожими предложениями обращались к властям В. А. Жуковский в 1832 году и П. А. Вяземский в 1833-м313.
Вовсе не редкостью были случаи, в которых имя Бенкендорфа и название его ведомства использовались для придания энергии благим литературным начинаниям. Наиболее известный пример — «раскручивание» одного из знаменитых русских журналов, «Отечественных записок» А. А. Краевского, «единственного демократического журнала первой половины 1840-х годов»314. Среди компаньонов, внёсших деньги на выпуск журнала, были экспедитор Третьего отделения Б. А. Врасский и В. А. Владиславлев, адъютант начальника штаба корпуса жандармов JI. В. Дубельта, а одновременно удачливый издатель и заурядный прозаик. Они стали посредниками в отношениях редакции «Отечественных записок» с ведомством Бенкендорфа, помогали распространению журнала, способствовали назначению Краевского его редактором315. Когда известный либеральный литератор И. И. Панаев удивлялся тому, что жандармское начальство, «в противоречие своим принципам, возбуждало… интерес к литературе в русской публике», он имел в виду историю с «Утренней зарёй», одним из лучших литературных альманахов той эпохи, выходившим в 1839–1843 годах. Его издатель использовал для активизации неторопливых сочинителей имя самого А. X. Бенкендорфа. Однажды зимним днём потенциальные авторы альманаха, известные литераторы, получили одинаковые письма:
«Милостивый государь (имярек)!
Издатель альманаха „Утренняя заря“ В. А. Владиславлев, которого издание, ежегодно улучшаясь, приобрело общее расположение отечественной публики и выгодные отзывы иностранных журналов как по литературному достоинству, так и по изяществу гравюр и по типографской роскоши, возобновляет альманах свой на будущий 1840-й год, в роскошном виде, в пользу С.-Петербургской детской больницы.
По званию председателя означенной больницы, принимая с признательностью столь благотворительное приношение г. Владиславлева и желая с своей стороны по возможности содействовать его предприятию, я приемлю честь покорнейше просить ваше сиятельство, не угодно ли будет вам, милостивый государь, удостоить участием вашим издание его на будущий 1840-й год, присовокупляя притом, что всякое приношение ваше в сей альманах принято будет мною с искреннею благодарностию.
С совершенным уважением и преданностию имею честь быть вашего сиятельства покорнейший слуга граф Бенкендорф»316.
Можно поражаться ловкости Владиславлева, но нельзя не отметить участия Бенкендорфа в организации замечательного авторского коллектива альманаха, признанного, например, В. Г. Белинским «превосходным изданием, не имеющим себе соперников». Даже если вся роль шефа жандармов заключалась лишь в одобрении проекта и проставлении подписи на письмах, вряд ли он делал это против своей воли. Символ либеральной оппозиции П. А. Вяземский, а также Е. А. Боратынский, Денис Давыдов, В. Ф. Одоевский, В. И. Даль, В. В. Кольцов, Е. И. Ростопчина, В. А. Соллогуб — все участвовали в «Утренней заре», прекрасно зная, через какое ведомство она выпускается и распространяется. Во времена Бенкендорфа такая ситуация «никого не смущала и казалась всем очень обыкновенною и понятною»317. Не зазорным для литератора считалось и служить у Бенкендорфа. Помимо упомянутых Врасского и Владиславлева, в Третьем отделении трудились издатель альманаха «Альбом северных муз» А. А. Ивановский, поэт Н. А. Кашинцев, переводчик Е. И. Ольденкоп, поэт В. А. Вердеревский, писатель П. П. Каменский. Последнего даже считали одно время «наследником Бестужева-Марлинского в русской литературе», и место его службы этому не мешало318. Всё это было возможно потому, что Третье отделение являлось для литераторов не пугалом, а привычным механизмом государственной машины, который сам по себе не несёт ни добра, ни зла.
