Но все равно пришлось. Потому что командир взвода разведки Сомов и стрелок-разведчик Федотин не вернулись ни на следующий день, ни через день. Сначала он не сильно-то волновался. Было понятно, что ночью разведчики никуда топать не будут, залягут где-то. И было понятно, что утром им сначала до их не известной никому цели, потом наверняка посмотреть и пошарить вокруг, а потом уже обратно. И он сам, и все остальные надеялись, что разведчики принесут что-то поесть, потому что грибы и ягоды – они выручают, да. Особенно когда лейтенант организовал всех, нарезав секторы и назначив «непрерывное кашеварство». Но без крупы и сухарей грибы и ягоды идут плохо, а после стольких дней реальной голодухи – совсем плохо. С осложнениями.
Было чем заняться: и оружие на свету все почистили, как положено; и помылись, и постирались, пока хотя бы в полдень тепло. Это заняло часы, и время, в общем-то, как-то шло. Но ко второй половине дня он начал беспокоиться уже серьезно. Потом к закату надеялся, что вот-вот уже, – а когда стемнело, начал надеяться на следующее утро. Потому что, может, Сомов и Федотин просто прошли мимо, не нашли их. Перелески, ручьи, поросшие соснами и осинами горки здесь одинаковые со всех сторон: заблудиться не позорно даже опытному человеку… А к утру второго дня Николай понял, что обманывает себя и подводит своих людей. Потянув время еще с пару часов, он приказал закрывать схрон и сниматься.
Все как следует вычистили, драгоценные одеяла скатали в плотные рулоны и положили в сделанные на высоте человеческого роста стенные ниши – считалось, что это хоть как-то защищает от мышей. Внутреннюю дверь законопатили по всем стыкам «как было»: скатанными из мха и соломы жгутами. Наружную дверь, закрыв, замаскировали. Времени на это не пожалели, сделали все как следует: не зная места, действительно не найдешь. А пустой, холодный, закупоренный схрон ничего не значит ни для какого прибора: работай тот хоть с беспилотника, хоть с вертолета. Может, кому-то даже такой примитив жизнь спасет. Прибрали все нужные места: от уборной до мусорки, какой бы микроскопической она ни была. Оставили две записки, тоже как положено. Одну внутри схрона, другую в нескольких метрах от входа, если идти в нужную сторону. В записках проставили дату трехнедельной давности, тоже как было у них принято.
– Взво-од, стройся.
На него посмотрели странно, но никто не открыл рта, чтобы что-то сказать, даже самые молодые.
– Равняйсь, смирно. Вольно… По порядку… рассчи-тайсь!
– Первый.
Костя, разумеется. Второй номер снайперской пары Петровой. Котлинец[42], как трое из них. Высокий, худой, очень жестокий – даже на фоне остальных, не пай-мальчиков.
– Второй.
Рядовой Геннадьев, он же Крок. На гражданке он работал грузчиком на какой-то пригородной стройбазе. Очень правильный парень, весьма умелый боец, прямо на зависть. И еще тоже очень жестокий, не хуже Кости. До лютости. И до сих пор не в нужной форме, к сожалению. До сих пор не отлежался. Плохо.
– Третий.
Сержант Петрова, снайпер. Говорит не «третья», а именно «третий» – уже привыкла. Надежна, как дерево, в хорошем смысле. Свой парень. Сколько у нее меток на прикладе? Ноль, потому что она их не делает. Сколько в душе? Лучше не смотреть, лучше не знать. Не надо.
– Четвертый!
Фокин, ходячий сгусток оптимизма. Росту бы побольше и сил, цены бы бойцу не было. Почему он ни слова никому ни разу не сказал о том, как жил до войны, кем был, кем были его родители? Тоже лучше не знать.
– Пятый. Расчет закончил.
Лейтенант Николай Ляхин, медицинская служба ВМФ. Бывший врач-терапевт, бывший сын своим родителям и брат своей сестре. В далеком прошлом – воспитанный и даже романтичный молодой человек. Давно уже не самый молодой.
– Взвод, слушай мою команду!
Все это было как бы очень пафосно. «Как бы», потому что пафосно ни хрена не было. Было страшно, причем очень. Николаю приходилось командовать людьми в бою, причем действительно от его команд зависели человеческие жизни. И да, у него за спиной было сколько-то могил. Могил бойцов, погибших под его началом. Совесть его это не марало – он так ни разу до сих пор и не спрятался за чужую спину. Не видел нужды. Но тяжело было всегда, а так тяжело… Так еще не было.
– Выдвигаемся курсом на юго-восток. Проверяем запасную базу. Оттуда – вновь на юго-восток, проверяем вторую запасную базу. Основная задача: наладить связь и слиться с уцелевшими группами из состава отряда. Вспомогательная задача: получить сведения об обстановке, пополнить запасы боеприпасов, продовольствия… медикаментов. Склады я не знаю, схроны не знаю – не моя это была работа. Запасные базы – хороший шанс быстро восстановить связь и заняться делом. По крайней мере, неплохой. Если у нас не получится… Имеется и еще одна мысль, скажу позже. Вопросы есть?
– Никак нет, товарищ лейтенант.
– Очень хорошо. Мы по-прежнему разведвзвод, какой ни есть. Временно сведенный в отделение. Командование принимаю на себя, мой заместитель – сержант Петрова, ясное дело. Порядок следования: в колонну по одному, головным я, остальные за мной, Петрова – замыкающая. Дозоры не выдвигаем, но всем смотреть в оба: и по сторонам, и вверх, и под ноги. Напра-а… во. За мной, шаго-ом… марш!
Все двинулись с места, чуть пригибаясь вперед, словно шли против ветра. Николай шел головным, очень радуясь, что догадался так поступить. Теперь никто не видел его лица. Онемевшего от тоски. Кто он по сравнению с деловым, опытным, везучим Сомовым? Как сгинул Сомов, что его погубило? Что им делать, если он, лейтенант медслужбы, не найдет запасную базу, а за ней и вторую? Он не знал ответа ни на один из этих вопросов, но марш, как обычно, помог. Тоска сначала стала глуше, а потом ушла почти что совсем на дно души. Что там от той души осталось, после всего, что с ним случилось за столько лет? Э-ге-гей! Душа, где ты там?
Восемь километров по редковатому смешанному лесу в конце сентября – это было бы одно удовольствие еще год назад. Под ноги попадались разноцветные сыроежки, реже подберезовики со шляпками разных оттенков бежевого цвета: от нежного серого до почти бурого. Брусники было мало, и она действительно еще зеленая, но они и не лезли в низины в поисках чего получше. Вряд ли со вчерашнего дня она разом дозрела. Недели три еще, если не больше. Клюквы они не видели вообще, а черники было маловато – не тот год. И еще в лесу действительно оказалось пусто и по-нехорошему тихо. Один раз видели разрытую землю и помет – видимо, кабаний, но никакого зверья не мелькало даже на горизонте, а самое важное, что почти не видно и не слышно птиц. Потом были вторые восемь километров – по уже чистому сосняку. Стало уже окончательно сухо, и пару раз под ноги группе попались самые настоящие дорожки. По которым, вероятно, кто-то из местных время от времени ходил. Из некоего пункта А в пункт Б. Здесь была не тайга, а Ленобласть, людей здесь жило столько же, сколько во всей Финляндии. Раньше жило.
