К концу второго дня она услышала слабые звуки музыки, доносившиеся из апартаментов Карло. Слава Богу! Мелодия была незнакомой. Он снова сочинял музыку. Почувствовав облегчение, Мария села и прислушалась, чтобы убедиться, что это не какая-то старая пьеса, которую он аранжирует по-новому. Нет, это совсем новая мелодия, меланхолично льющаяся, то повышаясь, то понижаясь и заканчиваясь крещендо — бешеным шквалом пронзительно диссонансных аккордов.
На третий день Карло вышел из дома. Мария, болтавшая с Лаурой на балконе, увидела, как он пересекает площадь. Хотя у него был замкнутый и озабоченный вид, он шел быстро и целеустремленно.
Полчаса спустя Мария заметила, как он возвращается вместе с рабочим. Она рассеянно удивилась, почему он не послал за этим человеком кого-нибудь из слуг.
Через несколько минут появилась Сильвия, чтобы сказать Марии, что в некоторых комнатах будет ремонт, и принц Карло, не желая, чтобы ей докучали, считает, что ей с Лаурой лучше выехать на прогулку. Экипаж ждет.
Это было добрым знаком. Раз Карло занялся ремонтом в Сан-Северо, значит, он предполагает жить здесь и дальше.
Вернувшись ближе к вечеру, Мария услышала новость: принц Карло уехал на охоту в Аструни и вернется через два дня. Это подтверждало, что буря из-за фамильной чести Джезуальдо отбушевала, и жизнь в Сан-Северо снова войдет в привычное русло. Теперь Мария действительно почувствовала облегчение. Ощущение опасности прошло, и, снова обратившись к беззаботным мыслям о счастье, она послала Лауру с запиской к Фабрицио.
Ей не хотелось покидать свои уютные апартаменты в такое позднее время ради их потайного дворца, где теперь, с приближением зимы становилось все холоднее, поэтому она пригласила своего любовника в Сан-Северо. Карло не вернется до завтрашнего вечера. Его родители все еще находились в Венозе, где, по-видимому, предполагали обитать постоянно. Карло язвительно заметил, что пожар в Венозе вызвал достаточно страданий и обеспечит Джерониме долгие годы занятий любимым делом.
Итак, сегодня вечером Сан-Северо целиком принадлежал ей, и она могла делать что угодно. От редкого ощущения свободы в собственном доме она начала напевать.
В тот вечер Мария съела легкий ужин в одиночестве. Она заглянула к Эммануэле и убедилась, что он крепко спит. Она все еще была в прекрасном настроении из-за неожиданного отъезда Карло и, пока Лаура раздевала ее, болтала с Сильвией о том, что наденет завтра. Затем она пожелала Лауре доброй ночи. Хотя было всего семь часов, она забралась в постель, приказав Сильвии оставить занавеси кровати открытыми.
Было полнолуние. Мария лежала в тишине, и лунный серебряный свет лился в окно. Сон не шел, и она размышляла о том, получил ли Фабрицио записку. Лаура сообщила, что не смогла вручить ее лично. Мария прислушивалась, но могла различить лишь слабые звуки из соседней комнаты, где Сильвия готовила ей одежду на завтра. Фабрицио должен прийти сегодня ночью — в последний раз она видела его девять дней назад. Она тосковала по нему, как и каждую ночь, но сегодня ей уже мало было воспоминаний о вкусе его губ, о его тепле и бешеной силе. Она лежала на спине, и мысли ее лихорадочно перескакивали от Фабрицио к вопросу, не дававшему ей покоя последние два дня. Кто написал Карло? С кем у него была назначена беседа наедине, которую он находил столь утомительной? Это те же самые лица или еще кто-то хочет погубить ее и Фабрицио, изводя Карло? Делается ли это по злобе? Из праздности? От ревности? Письма сейчас лежат в апартаментах Карло, в потайном ящике стола, но Мария не смела спуститься, чтобы поискать их. Он узнает об этом — через Пьетро или благодаря своей удивительной интуиции, и никогда не простит подобного вторжения на свою личную территорию.
— Сильвия! — позвала Мария. — Принеси мне что-нибудь из одежды. Я хочу одеться.
— Зачем? — спросила Сильвия, появляясь в дверях. — И часа не прошло, как вы разделись.
— Герцог здесь. Я только что услышала его свист. Поторопись. Довольно нижней юбки и шали.
Одевшись таким образом, Мария подошла к окну и открыла его. Сильвия стояла рядом с ней и смотрела вниз, на герцога, который, запрокинув голову, улыбался Марии, так что его мог увидеть любой прохожий — правда, в это время ночи улица была пуста. Мария вышла на балкон.
— Ступай и проверь лестницу, — велела она Сильвии. — Предупреди меня, если заметишь какое-нибудь движение во дворце или на дворе.
Сильвия прошла по спальне, остановившись в дверях, чтобы осенить крестом свою госпожу. Потом она перекрестилась сама.
Все было спокойно. Подождав несколько минут, Сильвия снова поднялась сообщить, что Фабрицио может безопасно войти.
— Закрой окно и раздень меня.
Когда Мария уже лежала в постели, она снова позвала Сильвию.
— Эта ночная сорочка влажная от пота. Принеси мне другую — зеленую, с черными шелковыми манжетами и воротником.
Сильвия принесла сорочку в кровать.
— Позвольте мне снять с вас ту, и я отдам ее в стирку, моя госпожа.
— Нет-нет. Оставь ее на кровати.
Сильвия выразила досаду, зажгла свечу и поставила ее на кресло возле кровати.
— Спокойной ночи, Сильвия. Закрой дверь, не поворачивая ручку, и не входи, если я тебя не позову.
Сильвия легла в постель полностью одетая на случай, если Мария ее позовет. Она заснула, читая книгу.
Насытившись друг другом, Мария и Фабрицио раскинулись на кровати. Теперь и зеленая сорочка пропиталась потом — сладостным соленым потом Фабрицио. От их неистовых движений сорочка перекрутилась, и Мария расправила ее, с наслаждением вдыхая запах Фабрицио. Она тихо блаженствовала, лаская его сильное тело под шелком и любуясь мужественной фигурой в ее ночной сорочке. Глаза у него блестели, и он наблюдал за Марией, зная, о чем она думает. Она снова уронила голову на подушку и улыбнулась. Она никогда не пресытится Фабрицио, а он — ею. Никогда. Уже более восемнадцати месяцев они вместе, но при его появлении моментально оживают все ее чувства, как в ту первую ночь в летнем домике дона Гарсия. Фабрицио — ее жизнь. Она уронила руку на его шею, чувствуя сильное биение пульса под ее пальцами.
Вдруг она нахмурилась и села, подперев голову рукой.
— Мне нужно кое-что тебе сказать, — повернулась она к любовнику. — Карло получил письма, в которых говорится о нас. И он встречался с кем-то, чтобы обсудить их. Это ужасно меня беспокоит, потому что от этого Карло переменился. Он размышляет над этим и даже настаивал, чтобы мы перебрались из Неаполя в Джезуальдо и жили там. Он заявил театральным тоном, что мы обречены на ад. Обычно он говорит такие вещи, когда впадает в одно из своих настроений, но на этот раз он был холоден и собран, и это меня испугало.
