В ноябре, пять месяцев спустя после подписания Прутского договора, Азов и Таганрог все еще не были оставлены русскими. Агенты Карла использовали это обстоятельство, чтобы добиться падения Балтаджи: история Прутского похода искусно приправлялась слухами о том, что великий визирь недаром дал царю убежать, – к его шатру в лагере на Пруте подкатывали повозки, груженные русским золотом. Место великого визиря занял Юсуф-паша, ага янычар, который, к удовольствию Карла, объявил новую войну России из-за того, что Азов и Таганрог все еще не были возвращены. Шафирова, Толстого и молодого Шереметева отправили в Семибашенный замок. В этот момент Толстой в письме к Петру умолял разрешить ему вернуться в Россию. Он писал, что уже провел в Турции десять лет в мучительных условиях и что переговоры, которые он вел, теперь взял на себя Шафиров, его начальник. Петр согласился, турки – нет. Они объявили престарелому дипломату, что ему придется ждать подписания окончательного соглашения, после чего он сможет вернуться – вместе с Шафировым.
Эта новая война обошлась без сражений и тихо закончилась в апреле 1712 года, когда Петр наконец-то отдал Азов и Таганрог. Апраксин, находясь в дружеских отношениях с турецким пашой, который прибыл занять крепости, сумел продать ему все орудия, порох, провиант и четыре из оставшихся русских кораблей за кругленькую сумму, несмотря на то что, как уверял позднее Уитворта один русский капитан, проданные суда прогнили и неминуемо «развалились бы на куски при первом же шторме». Но мирное соглашение снова свелось к нулю, когда был сброшен Юсуф-паша и его место занял Сулейман-паша, прислушивавшийся к непрестанным жалобам Карла на то, что царь все никак не выводит войска из Польши. 10 декабря 1712 года турки в третий раз объявили войну, чтобы добиться выполнения этого пункта договора. Снова Шафиров при поддержке посланников Британии и Голландии сумел загладить противоречия прежде, чем начались боевые действия. «Война, – писал Шафиров Головкину, – противна всему турецкому народу и начата одной султанскою волею; султан с самого начала не был доволен миром на Пруте и взыскивал с великим гневом на визире и на других, зачем не воспользовались тогда как должно счастливыми обстоятельствами».
В апреле 1713 года Ахмед III собрал войско, объявил войну в четвертый раз, и, по наущению Понятовского, составил новые, гораздо более сокрушительные для России условия мира: вся Украина подлежала передаче туркам, все завоеванные Петром территории, в том числе и Санкт-Петербург, следовало возвратить Швеции. Петр в ответ на эту угрозу просто не стал посылать в Константинополь представителя, уполномоченного обсуждать эти вопросы. Со временем воинственный пыл султана поостыл. Он начал сомневаться в разумности идеи вторжения в Россию, а в Карле уже видел источник многих своих затруднений. Бендерскому паше приказали усилить давление на шведского короля, чтобы вынудить его покинуть Османскую империю и отправиться домой. Переговоры с Россией продолжались, великие визири приходили и уходили – Сулеймана-пашу сменил Ибрагим-паша, потом Дамад Али-паша, любимый зять султана. Наконец 18 октября 1713 года эта, четвертая за три года, война закончилась – султан ратифицировал Адрианопольский договор. Однако Шафиров, Толстой и Михаил Шереметев сидели в тюрьме до тех пор, пока русско-турецкая граница не была окончательно утверждена. В декабре 1714 года их наконец выпустили и позволили уехать домой. Месяцы в заключении и страх за свою судьбу сломили молодого Михаила Шереметева. Он сошел с ума в Семибашенном замке и по пути домой умер. Шафиров и Толстой и дальше играли видные роли в годы царствования Петра Великого.
* * *
Оглядываясь на прутское бедствие, Петр мог без труда определить, в чем состояли его ошибки. Он отбросил свою обычную тактику – соблюдать осторожность, вести выжидательную игру, оказавшуюся столь удачной в борьбе с Карлом XII. Вместо этого царь словно вошел в роль Карла и стремительно углубился в османскую территорию, доверившись в вопросе военной помощи и снабжения вероломному союзнику. Царя неверно информировали о численности турецкой армии, и он не рассчитал скорость, с которой двигался великий визирь. Он продолжал идти вперед, даже узнав, что турецкая армия переправилась через Дунай и следует на север, ему навстречу. Позже Петр объяснял, что обязан был продолжать движение, «чтобы не ввергнуть в отчаяние христиан, моливших меня [о помощи]». По сути же дела, те христиане, на которых он сделал главную ставку в своей кампании, – валахи – предали царя.
И все-таки поход Петра на Прут, хотя и неудачный, знаменовал собою открытие нового направления в русской политике. Русский царь вторгся на Балканы; русская пехота всего сорока миль не дошла до Дуная, а русская кавалерия поила из Дуная коней, и было это в 500 милях юго-западнее Киева. Не менее знаменательны были призывы Петра к балканским христианам подняться против неверных и приветствовать русских как освободителей. Это впечатляющее обращение стало семенем, брошенным в плодородную почву, и представление о том, что Россия должна выступать православной защитницей балканских славян, с тех пор прочно укоренилось и дало могучие всходы.
* * *
Поражение на Пруте и окончательный договор царя с султаном навсегда пресекли устремления Петра на юг. Со спуском русского флага и разрушением крепостей Азов и Таганрог мечта его юности и шестнадцатилетние труды ушли в небытие. «Господь изгнал меня из этого места, как Адама из рая», – говорил Петр об Азове. При жизни его черноморский флот так и не появился на свет. Устье Дона оставалось закрытым, всем русским кораблям по-прежнему запрещался выход в Черное море, опять превратившееся в «турецкое озеро». Лишь при Екатерине Великой предстояло России завоевать Крым, открыть выход из Дона, овладеть Керченским проливом и завершить наконец начатое Петром дело.
У России просто не хватало сил осуществить сразу все, чего желал Петр. Он ведь в это же самое время еще и воевал со Швецией, строил Санкт-Петербург и пытался путем стремительных реформ и преобразований превратить Московское царство в новую, находящуюся на современном техническом уровне, европейскую державу. Для этой первостепенной цели Балтийское море и Санкт-Петербург были гораздо важнее, чем Черное море с Азовом. Если бы Петр сделал другой выбор, если бы он прекратил строительство на Неве и направил всю энергию, труд и деньги на колонизацию Украины, вывел бы своих солдат и матросов из Польши и Прибалтики и бросил их против турок, то, возможно, русский флот под петровским флагом вышел бы в Черное море еще при жизни царя. Но он решил иначе. Юг покинули ради Запада, Балтика перевесила Черное море. Вообще, при Петре Россия была ориентирована на Европу, а не на Османскую империю.
Сам Петр беспристрастно оценивал свой проигрыш и четко сознавал его значение. Он писал Апраксину, что печально лишаться крепостей, в которые вложено столько труда и денег, но все же есть надежда, что благодаря этому Россия усилится в войне со Швецией, и это для русских несравненно важнее. Позже Петр дал еще более сжатую оценку случившемуся с ним на Пруте: «Моя „фортуна“ состояла в том, что я получил только пятьдесят ударов, когда мне следовало получить сто».
Глава 22
Германская кампания и Фридрих Вильгельм
Прут остался позади, а Петр с Екатериной отправились на север, в Польшу. Там и в Германии Петр собирался воспользоваться успехом Полтавы, чтобы возобновить войну против Швеции. Первым делом следовало убедить союзников – польского короля Августа и Фредерика IV Датского – в том, что несчастье на Пруте не поколебало решимости царя заставить Карла XII заключить приемлемый мир. Но еще раньше Петр намеревался посетить Германию, чтобы пройти курс лечения в Карлсбаде и присутствовать на свадьбе своего сына Алексея и принцессы Шарлотты Вольфенбюттельской. И все эти планы царя, и даже сам путь, по которому он следовал, стали возможны для него только благодаря полтавской победе. Пока шведская армия не была разгромлена, в Польше хозяйничал Карл XII, и Петр просто не смог бы проехать в Германию через польские земли. Теперь же шведов и след простыл, а сам Карл был далеко, в Турции. С тех пор и до конца дней своих Петр разъезжал по германским владениям почти так же часто и беспрепятственно, как по России.
