Эмма обхватила себя руками. В комнате было прохладно, а от недружелюбной улыбки короля становилось еще холоднее.
— Тем не менее, — возразил король, — разорение Эксетера, боюсь, отрицательно скажется на ваших доходах, и я сообщил об этом вашему брату. Вам стоит посоветоваться с ним относительно дополнительной материальной поддержки, поскольку вы мало будете получать со своих владений в Эксетере до тех пор, пока не будет восстановлено все то, что было разрушено. Я обещаю, что вы ничего не получите от меня до тех пор, пока не исполните ту обязанность, ради которой были, девственницей или нет, сюда присланы. Итак?
Он махнул рукой в сторону кровати.
Эмма смотрела на него с возмущением. Этот человек буквально с первого дня их семейной жизни не стеснялся выставлять напоказ сперва одну, а потом и других своих любовниц. А теперь, основываясь лишь на собственных порочных домыслах, считает ее шлюхой. Она его презирает. Она не желает, чтобы он прикасался к ней, не желает даже слышать его. То сочувствие, которое у нее было к нему, теперь улетучилось, и больше всего она хотела поскорее от него уйти.
— А вы не боитесь милорд, — произнесла она с таким холодным презрением, на какое только была способна, — что я оскверню вашу святую постель?
Может, после этого он ее ударит и вышвырнет вон. Но она не увидела в его глазах злобы. Там был лишь холодный расчет и, к ее изумлению, что-то вроде мрачного веселья.
— Вы правы, — ответил он. — Зачем осквернять мою кровать нормандской шлюхой? Кровать не нужна, чтобы вы исполнили свою роль королевской подстилки.
Схватив ее за руку, он толкнул ее к длинному столу. Эмма на мгновение опешила. Затем безжалостно нажимая ей на затылок, он принудил ее склонить голову. Она непроизвольно уперлась руками в твердую древесину, но сопротивляться ему у нее недоставало сил, и ей не оставалось ничего иного, как повернуть лицо в сторону, чтобы не удариться им о стол.
— Если хотите, я могу позвать слуг, чтобы они держали вас, — прошептал он ей на ухо, — или можете выполнить свой долг, как хорошая жена. Что вы выберете? Я жду ответа.
Он требовал у нее ответа, подумала Эмма, потому что жаждал полного ее подчинения своей воле. Абсолютная власть над другими предельно возбуждала Этельреда.
— Исполню свой долг, — выдавила она сквозь сжатые зубы.
Эмма почувствовала, что он поднял ей подол, открывая ее теплую плоть холодному воздуху комнаты. Войдя в нее, он, взявшись ладонями за ее бедра, сильно прижал Эмму к себе. Вцепившись пальцами в край стола, она смотрела, как вздрагивает свеча с каждым мощным толчком.
Закончив, он обтерся краем ее подола, а она так и лежала, потрясенная и униженная.
— Завтра вечером вы придете сюда, и мы повторим все то же самое, — сказал он ей. — И будем продолжать до тех пор, пока вы не сообщите мне, что забеременели. Уходите.
Она оттолкнулась от стола и поправила юбки, но уйти не спешила. Она не доставит ему удовольствия своим поспешным отступлением и не покажет, что боится его. Бросив на него гневный взгляд, она прошла к двери, горделиво подняв подбородок.
— Эмма.
Голос короля задержал ее прежде, чем она успела открыть дверь и избавить себя от его невыносимого присутствия.
Эмма не обернулась, чтобы взглянуть на него, для этого у нее уже не было сил.
— Держитесь подальше от моего сына, — сказал он.
Она услышала, что он вновь наполняет свой кубок.
— Вы меня поняли?
Вот оно что. Значит, это не было наказанием за мнимое свидание с королем Дании много лет тому назад. Это было беспощадное воображаемое единоборство короля со своим сыном. Насколько он догадывался о ее чувствах к Этельстану или его чувствах к Эмме? Бесспорно, если бы он знал правду, его кара была бы гораздо более жестокой.
— Вы меня поняли? — повторил он уже резче.
— Да, милорд, — отозвалась она.
Следующие три вечера Эмма посещала своего супруга в его спальне, после чего возвращалась в свою кровать и сворачивалась калачиком, молясь, чтобы в ее чреве уцелела новая жизнь. На четвертое утро, проснувшись, она обнаружила на своей простыне пятна крови. Значит, ребенка не будет, и с измученным сердцем она тайком оплакивала эту потерю.
1003 год от Р. Х.
Тогда было собрано большое войско, готовое двинуться против неприятеля, и элдормен Эльфрик должен был его повести. Однако, приблизившись ко вражескому войску, он притворился нездоровым, и его начало рвать… Видя, что они не готовы к схватке и отступают, Свен повел свою армию в Уилтон, и викинги разграбили и сожгли этот город. Англосаксонские хроники
Глава 34
Винчестер, графство Гемпшир
Семь дней город Винчестер прожил в оковах страха и ожидания трагедии. Над юго-западной частью горизонта на фоне беспросветно-серого неба выделялась узкая полоса густого желто-коричневого дыма — там захватчики жгли каждый поселок, каждую деревню, каждый хутор, встречающийся у них на пути. Неиссякающий поток беженцев приносил вести о неуклонном продвижении викингов на север.
В самом Винчестере почти не осталось боеспособных мужчин, так как большинство их, взяв в руки оружие, ушли, ведомые элдорменом Эльфриком, защитить отечество от супостата. Оставшиеся по очереди дежурили на городских стенах, высматривая признаки появления армии захватчиков. Всякая торговля прекратилась: лавочники и ремесленники закрыли свои двери. На мельницах за городскими стенами никого не осталось, и вскоре дала о себе знать нехватка хлеба. Лишь огромные жернова замковой мельницы продолжали вращаться с раннего утра до поздней ночи. В полдень замковые ворота растворялись настежь, и слуги раздавали муку горожанам, выстроившимся в очередь, которая тянулась мимо Олд-Минстерского собора через ворота Святого Фомы и до самой Рыночной улицы. В двух больших церквях и в аббатстве Святой Марии монахи и монашки безостановочно молили Небеса о милосердии.
На восьмой день после взятия викингами Дорчестера судьба Винчестера решилась на поле неподалеку от городка Уилтон. Через два дня после того, как сошлись противоборствующие армии, Экберт рассказал Этельстану и Эдмунду о том, что там произошло и чему он лично был свидетелем.
— Вскоре после полудня мы подошли достаточно близко, чтобы увидеть вражескую армию, — говорил ослабевший Экберт, лежа на кровати, и Этельстан придвинул свой стул поближе, чтобы лучше его слышать. — Боже мой, мы стали так близко, что видели лица этих свирепых подонков!
Он несколько раз сглотнул, прежде чем продолжить повествование.
— Воины в обоих лагерях неистово рвались в бой, задирая друг друга оскорблениями и проклятиями. Ни мы, ни они слов не понимали, но смысл и без того был совершенно ясен.
Экберт попытался изобразить улыбку, но у него вышла лишь перекошенная гримаса.
