Она боялась того, что грядет. Боже праведный, ей хотелось бежать, сесть на корабль и пересечь Ла-Манш! Ее гнали собственный страх и ярость датского короля. Однако она понимала, какой прием ее ожидает в Нормандии. Мать, избравшая ее на роль королевы, станет презирать ее за слабость.
И будет права. Место королевы здесь, как бы велика ни была опасность. Не исключено, что она уже несет под сердцем ребенка, сына принца королевской крови, который в будущем, возможно, станет править королевством. У него будет право по рождению претендовать на трон. Она не увезет его отсюда.
Она положила ладонь на живот, на тонкую зеленую льняную ткань своего платья. Она помолилась, чтобы ей хватило смелости и чтобы она была беременна от Этельстана.
Было уже совсем поздно, когда, призванная наконец королем, Эмма вошла в его спальню. Этельред сидел за длинным столом. Вокруг него всюду стояли подсвечники с горящими свечами, а перед ним — бутыль и кубок. Хьюберт, его дворецкий, также сидел за столом, корпел над каким-то государственным документом. Он исподтишка бросил на нее крысиный взгляд, от которого у Эммы мурашки побежали по коже.
Король совершенно не обращал на нее внимания, и она так и стояла в ожидании его милости, закутавшись в теплый плащ, наброшенный на льняную ночную рубашку, с замерзшими в тонких туфлях ногами. Эмма чувствовала себя неуютно в его покоях, в этом оплоте монаршего всевластия. Она никогда не входила в апартаменты Этельреда без приглашения.
Сегодня ее подняли с постели, чтобы она предстала перед ним, и это было впервые.
Эмму снова охватила неприятная дрожь, и холодок прополз по коже, несмотря на плащ, надетый на рубашку. Она бросила тревожный взгляд в противоположный конец комнаты, куда не доходил свет пламени свечей. Колеблющийся сумрак приковал ее внимание, ей казалось, что она чувствует там какое-то движение всякий раз, когда прямо не смотрела в темноту.
«Это всего лишь игра света и тени, — уверяла она себя, — или сквозняк шевелит тяжелые портьеры, развешенные там от стены до стены». За темной тканью скрывались сундуки и ларцы с личными сокровищами короля. О его богатствах ходили легенды, вызывая зависть у тех, кто хотел бы их захватить, если бы мог.
Эмма взглянула на короля, охваченная неожиданным приливом сочувствия к этому человеку, осажденному, как ему казалось, врагами со всех сторон, что заставляло его относиться с подозрительностью даже к собственным сыновьям. Он, видимо, ощутил на себе ее взгляд, так как именно в это мгновение поднял голову и посмотрел на Эмму запавшими глазами, и ей показалось, что морщины на его лице стали глубже, чем были еще утром. Но это тоже было, вероятно, игрой света трепещущего пламени, поскольку и тени в комнате вздрогнули и вытянулись, подобно живым существам, когда дворецкий, взяв свечу со стола, запечатал только что написанное письмо капающим воском.
Король дал знак, чтобы тот удалился, и Хьюберт, поклонившись, собрал писчие принадлежности и выскользнул из комнаты. Он тайком бросил взгляд на Эмму, прежде чем за ним со стоном закрылась тяжелая дубовая дверь, оставляя ее наедине с королем и зловещими тенями, подступающими из темных углов. Эмму снова охватило недоброе предчувствие.
Этельред залпом допил то, что было у него в кубке, и медленно поднялся. Он был облачен в вышитую ночную рубаху из тонкого белого льна и накинутую поверх нее плотную темную шерстяную мантию. Она не услышала от него никакого приветствия и приглашения сесть. Вид его был грозен.
— Я написал вашему брату о том, — начал Этельред, — что Свен Вилобородый напал на Эксетер, хотя и не сомневаюсь в том, что Ричард уже знает об этом. Более того, ему, возможно, сообщили еще до того, как все произошло.
Он выжидающе на нее взглянул, словно поощряя ее возразить ему. Эмма хотела сказать ему, что он ошибается, уверить его, что Ричард ничего не мог знать о намерениях Вилобородого. Правда, она и сама не была в этом до конца уверена. Действительно, ее брат мог закрыть глаза на корабли викингов, собирающиеся у его северного побережья. То же самое предполагал и Этельстан, и мысль о том, что это вполне возможно, не давала ей покоя все лето. Но даже если Ричард и вправду знал о планах Вилобородого, она не представляла, как бы он смог им воспрепятствовать.
Ей нечего было ответить королю, и, видя это, он осклабился жестокой, холодной улыбкой.
— Вам не кажется любопытным, — продолжил он, — что викинги атаковали город, принадлежащий вам, миледи? Я размышлял над этим и пришел к заключению, что Вилобородый покушался скорее на королеву Англии, нежели на ее короля.
Он задумчиво на нее глядел, ожидая ее реакции на такое предположение. Эмма изобразила замешательство, но от этого взгляда в жилах ее стыла кровь, а слова кололи подобно острому клинку. Знал ли Этельред о тех часах, что она провела в плену у Вилобородого? Сообщал ли король в письме Ричарду о том, что собирается избавиться от нее?
— Я не знаю, о чем вы говорите, милорд, — ответила она, с трудом шевеля внезапно высохшими губами.
— Совершенно не знаете? — спросил он, удивленно вскинув брови и недоверчиво ухмыляясь.
Этельред медленно подошел к ней, взял ее левую руку своей широкой ладонью и принялся теребить кольцо на ее среднем пальце, символизирующее их брачный союз.
— Что касается меня, — продолжил он, — то я не могу не задаться вопросом, не обещал ли ваш брат вашу руку кому-либо, прежде чем вы стали моей супругой?
Король уставился на нее своими бледно-голубыми глазами в ожидании ответа, но она была так поражена его словами, что лишь глядела на него в изумлении.
— У Свена Вилобородого двое сыновей, — заговорил он вновь. — Может, вы были обещаны одному из них, Эмма, а затем разорвали помолвку, когда мои посланники сделали более выгодное предложение?
— Нет, милорд, — возмутилась она. — Ни я, ни мой брат никаких подобных обещаний не давали, уверяю вас.
Он улыбнулся, но улыбка его была холодна.
— Тогда, возможно, сам король Дании завоевал ваше… восхищение, давайте назовем это так. Я спрашивал вас в первую брачную ночь, непорочны ли вы, и, хотя и поверил вашим уверениям в том, что вы невинны, теперь я вынужден в этом усомниться. Может быть, вы были благосклонны к Свену Вилобородому до того, как ваш брат пообещал мне вашу руку? Может, я купил бывшую в употреблении вещь? Свен разоряет ваши земли, Эмма, не мои. Не месть ли это отвергнутого любовника?
Первым ее порывом было дать ему пощечину, но ей удалось сдержать свое негодование. Это говорил страх Этельреда. Он, словно жестоко затравленное бессловесное животное, лягал все, до чего мог дотянуться. Если она даст ему повод причинить ей боль, он ухватится за него с безумным упоением. Сейчас она не имеет права терять голову, поскольку всецело пребывает в его власти. Освободив свою ладонь, она произнесла ледяным тоном:
— Я была девственна, когда выходила за вас замуж, мой король, и не была ни с кем помолвлена до того, как вы получили мою руку. Что касается выбора Свеном Вилобородым цели для своего нападения, то я не берусь судить о том, что у него на уме. Несомненно, он смотрит на весь Уэссекс как на собственность короля.
