Я лишь пожала плечами.
— Конечно же мама любит тебя. Она себя не любит, так мне кажется. — Ребекка пригладила выбившийся волосок. — У матери очень большая власть над ребенком, глубинная связь. Всего несколько слов и безотчетный жест могут приободрить, а могут и глубоко ранить. Я всегда старалась осторожно пользоваться этой своей властью, чтобы не навредить. Но иногда получалось совсем не то, что я хотела.
— Неправда. Ты хорошая мама.
— Спасибо тебе. Порадовала. Честно. — Ребекка глотнула и взволнованно продолжила: — Люди иногда заключают странные альянсы, пакты, которые потом приводят к неожиданным следствиям аккомодации.
Я кивнула, хотя не особо поняла, о чем она говорит.
— Ведь как оно бывает: люди полюбили друг друга, но не знают, как с этим быть, как строить свою жизнь. От растерянности они мечутся, действуя наобум, порою не ведая, что творят. Это похоже на то, как Мика рисует свои картины. Со стороны кажется, что он одно рисует, но неожиданно оно преображается в нечто иное. Поразительно! Мы даже и не замечаем, как это случилось, надо было следить за каждым штришком. В этой путанице таится столько всего непредсказуемого. В отношениях между людьми происходит то же.
Я молчала, но потом все же спросила:
— Ты хочешь уйти от папы?
Она изумленно на меня посмотрела и вздохнула:
— Буду с тобой честной, я же обещала. Не знаю, как сложится дальше. В последнее время у нас вроде бы все ничего. — Она наклонилась, крепко сжала мне руку. — И вот что я тебе скажу: что бы ни было, это ваш дом, дети, вы тут дома. Мы с вами отсюда никуда. Если только сами захотите, понимаешь?
Я безмолвно покивала. Ребекке я верила.
— У тебя несчастное лицо. До сих пор.
Я действительно неимоверно устала копаться во всех наших бедах, никак не давала ранам затянуться, расковыривала их снова и снова.
— Наверное, это из-за Мики. Скучаю по нему.
— И я. Ужасно не хватает разбросанных по всему дому кисточек и тюбиков. Постоянно приходилось все это потом собирать. И здрасте — скучаю по всему тому, что так меня раздражало.
— Хоть бы позвонил или написал.
— Некогда. Завоевывает Нью-Йорк, наверное, вообще не помнит, какой день, какой месяц.
— Да уж.
— Наверняка рисует, рисует и рисует, и к тому же на полную катушку радуется жизни.
Настоявшееся знание про тот кошмар жгло, и вот оно забурлило, закипело, наружу выплеснулась первая фраза:
— Он убежал, потому что не мог больше таскать это в себе.
Ребекка резко наклонилась:
— О чем ты? Что — это?
И теперь уж исторгся целый поток, неудержимый, как при рвоте:
— Мика толкнул дядю Арвилла и поэтому убил его. Он просто пытался от него отделаться, чтобы не лез, вот и все. А дядя упал прямо на штырь, и эта железяка пропорола его насквозь. Так случайно вышло. Мика сказал, что ему постоянно снятся кошмары. И заставил меня поклясться, что я никому не скажу. — Я даже задохнулась.
Ребекка прижала к губам руку, левую, а правую она стиснула в кулак.
И тут мое сердце испуганно заколотилось.
— Только не говори ему, что я сказала тебе. Не говори, Ребекка. Я никогда Мику не выдавала. Никогда.
Она сложила пальцы в замок и крепко их стиснула.
— О боже. Только теперь я многое поняла.
— Это его тайна.
— И такая страшная. Бедный мальчик.
— Я не могла больше молчать. Не могла. — Я почувствовала, как у меня вспыхнули щеки.
— И правильно сделала, что рассказала мне. Такую тайну хранить одной невозможно.
Я отправилась к себе в комнату, скорее побыть в покое. Встала перед зеркалом, и уже в который раз оттуда на меня посмотрела совсем не я. Но я же не она, не мама. Я Вирджиния Кейт Кэри.
В ту ночь я спала так крепко, что меня не разбудила мокрая подушка, когда на нее натекла слюна. Меня навестила бабушка Фейт, волосы ее развевались на ветру.
— Все будет хорошо, — сказала она, — у всех у вас.
Когда проснулась, мысли мои были только о них, о моих дорогих близких. В полудреме то одно вспоминалось, то другое.
Вот Мика, еще мальчишка совсем, бежит от меня к папиной дурацкой машинке, это когда папа забирал его в Луизиану. Мика взрослый, у моей кровати, пришел сказать, что уезжает в Нью-Йорк. Шевельнулся страх, что больше никогда его не увижу. Но я твердо знала, что обязательно увижу. Я представила его в минуту азарта, все берет на кисть, все, что видит вокруг и в себе самом.
Энди, у него уж точно все будет хорошо, хохочет с приятелями, готов весь мир послать к черту. Веселится яростно, больше никаких слез, наплакался.
О маме он никогда не спрашивал. А сама я ничего ему не говорила. Но все равно она стояла между нами, невидимка.
Думала про то, что Бобби здорово вымахал и окреп, вечные его детские простуды и просто скелетная худоба канули в прошлое. Думала, вот подрастет еще и перестанет бегать за нами как хвостик, это только маленькие бегают за старшими братьями и сестрами, а потом у них появляется своя жизнь. Энди-и-Бобби станут Энди и Бобби.
А Ребекка останется такой же, решила я. Какой была все эти годы. Когда она рядом, так спокойно. Рядом с ней я чувствовала себя защищенной. Она приняла нас в свой дом и делала все, чтобы мы почувствовали его своим. Что мы дома. Ребекка. И мама, и подруга, так я теперь ее воспринимала. Так будет и впредь, решила я.
Мысли мои переключились на мир небесный, на бабушку Фейт. Я не понимала, почему постоянно ощущаю ее присутствие здесь, на земле, ей же вроде бы полагалось танцевать на луне, перепархивать со звезды на звезду. Но мне точно не хотелось, чтобы бабушка меня покинула. Я держала ее при себе.
Потом в мыслях возник папа. Надо же, всегда искренне пытался делать все как положено, но получалось у него не очень. Иногда меня посещали странные фантазии: я бегу за папой, а он все дальше и все меньше, с каждым моим шагом. В какой-то момент из заднего его кармана выпадает томик Шекспира, я подбираю книжку и бегу еще быстрее, так что ветер хлещет по щекам, и теперь мне наконец удается догнать папу, он берет меня за руку и начинает рассказывать, что все это значит.
Да, ведь еще были друзья, они действительно появились, и по-настоящему ко мне привязаны. Кэмпинеллы, миссис Портье-Энглсон, не говоря уж про Сут, мисс Дарлу, Джейд.
Все это проплывало передо мной в полудреме.
А что же будет со мной дальше? Я и об этом грезила. Каким будет тот, кто станет когда-нибудь моим мужем, сколько у меня будет детей, какими именами я их назову. Я решила, что муж мой непременно должен курить трубку, пуская из нее клубы душистого дыма, причудливые, похожие на маленьких призраков.
