Он нетерпеливо запыхтел:
— Не нужна мне машина, и билет не нужен. Это слишком скучно.
— А как же колледж?
Мика стал нетерпеливо прохаживаться вдоль кровати, его так и распирало.
— Я хочу стать художником. Кому нужны эти колледжи?
— Лично я после школы обязательно пойду в колледж. Как и положено. — Я с вызовом обхватила плечи руками. Мисс Паинька.
Мика притормозил у изголовья.
— Ты это ты. А я могу поступить в художественную школу или еще куда, в том же роде. В Нью-Йорке выбор точно больше, чем у нас тут, сестрятина-вредятина. И ты, как сможешь, беги отсюда.
— По-моему, здесь неплохо.
— Господи, вали не раздумывая.
— Ведь тут наша семья.
— Семьи иногда распадаются, пора бы тебе это уяснить.
— Наша, думаешь, распадется?
Царапнула по оконной раме моя акация.
Мика осторожно опустился на колени, луна слегка осветила его лицо.
— Да это я от балды брякнул. Послушай, я решил что решил, это мой выбор. А тебе я хочу сказать одно: не позволяй Луизиане засосать тебя навсегда.
— Я все время скучаю по своей горе.
Он состроил кислую гримасу.
— Прекрати. Придумай себе другую мечту, покруче.
Я пожала плечами.
— Хватит уже всего бояться. Смелее, иначе упустишь свой шанс.
Я снова положила голову на подушку. Мика пружинисто вскочил на ноги и потянулся.
— Пора, мне пора бежать, Ви.
Я лежала как колода, обессилев от подступающих слез.
— Я буду по тебе скучать.
— Да ладно тебе, я же буду писать.
— Почему все в жизни так переменчиво?
— А почему бы нет?
— Что скажет папа?
— Я письмо оставил, приклеил к холодильнику. Так оно легче. — Он потупившись смотрел на ноги, будто взглядом хотел заставить их шагать до самого Нью-Йорка. — Письмо лучше всего. Ну что ты такая грустная?
— А Энди? Ты сказал ему?
— Сказал. Он мне выдал: «Какого черта, Мика».
Я зажмурила глаза, крепче, еще крепче, чтобы не так жгли навернувшиеся слезы.
…Когда я открыла глаза, Мика уже ушел. Он всегда терпеть не мог расставания. По-моему, вся наша жизнь состоит из расставаний. Я тоже их терпеть не могла.
Записку на холодильнике увидела утром Ребекка, разволновалась дико. Они с папой стали кому-то звонить, обсуждали, как и где его искать. Но потом папа сказал, что Мика уже взрослый, имеет право сам решать, как ему жить. Ребекка посмотрела на папу убитым взглядом, но молча кивнула.
Энди перебрался в комнату Мики, расставил везде модели гоночных машин, на стенках развесил журнальные картинки с девицами в купальниках. Бобби набил свою комнату еще целой кучей всяких бейсбольных прибамбасов.
Осенью мы все отправились в школу, дом словно бы зарылся глубже в землю, стеная и кряхтя, как старик, плотнее усаживающийся в огромное мягкое кресло. Мы тоже прилаживались к самим себе, к предзимним переменам. Папа и Ребекка иногда ссорились, но это стало настолько обыденным, что уже не было страшно.
Джейд сказала, что ссорятся, значит, любят друг друга. У нее дома никто не ссорится, тихо, как в мавзолее, ни к кому не подступись, на каждой заднице наклейка «не подходи» Сказала, что уже дозрела, чтобы сбежать. Может быть, во время следующих каникул смоется потихоньку в другой город и начнет новую жизнь, как Мика.
Я пыталась понять, почему людей тянет куда-то нестись. Может, потому что не могут избавиться от мучительных тайн и тревог, которые пьют из них кровь, как присосавшиеся клещи? Вот Мика. Может, он бежал от старых кошмаров, распластавших над ним темные крылья? Или Джейд. Она хотела сбежать от семьи и, похоже, от собственных комплексов по поводу своей худобы. Я постоянно обо всем этом думала, тяжко мне было, даже начала горбиться под гнетом дум.
И однажды пришла к выводу, что, возможно, некоторые тайны не должны оставаться тайнами.
Тайна — это одиночество. Тайны приходится прятать в укромных темных местах. Вот о чем я думала, притворяясь перед собой, что совершенно не собираюсь рассказывать кому-то о доверенных мне тайнах. Беззаботно разгуливая под ветерком, слоняясь по дому, напевая под нос какие-то песенки, я притворялась, что не знаю я никаких тайн, никому я ничего не обещала. Ля-ля-ля-тра-та-та, я подставляла лицо ветерку. И в какой-то момент приблизилась к столу, пробежалась пальцами по столешнице.
Ребекка пила чай и читала журнал. Я подошла сзади, посмотреть, о чем она читает. От Ребекки пахло шампунем «Флекс», а читала она статью про то, как сохранить брак.
Она захлопнула журнал.
— Салют. Как дела в школе?
— Салют. Нормально. — Я уселась напротив.
Ребекка открыла кулинарную страничку и ткнула пальцем в рецепт с дарами моря.
— Хочу вот приготовить. Попробую несколько вариантов. Как тебе это блюдо?
— Выглядит шикарно.
Встав из-за стола, она достала с полки две поваренные книги.
— В этой есть несколько французских деликатесов. А это итальянская кухня. Прямо не терпится что-нибудь соорудить. — Она стала пролистывать итальянскую, останавливаясь на разных разделах.
— Не успеешь оглянуться, надо будет уезжать, поступать в колледж. Ты уже выбрала куда?
— Нет пока. Может, останусь здесь. — Я услышала вздох Мики, донесшийся из далекого Нью-Йорка. Я тоже вздохнула.
Она закрыла книжку.
— Что-то случилось? Точно случилось.
— Нет, дело не в этом…
— Понятно. Мы все стараемся обходить опасные моменты. Тут ведь как: то ли выплеснется, то ли постепенно забудется. — Она провела пальцем по рытвинке на деревянной столешнице. — Но по твоим глазам я вижу, что никак не забывается. Если хочешь поговорить, хотя бы о чем-то одном, валяй, я слушатель благодарный.
Я кисло ей улыбнулась.
— Облегчить душу всегда полезно. Знаю по себе.
Пока не пропал запал решимости, я охрипшим голосом выдавила:
— Я старалась маме помочь, очень, но ей все было не так. Она не хотела, чтобы я с ней осталась, а я все-все делала.
— Понимаю, лапуля, мне очень тебя жаль.
— Почему люди не могут жить так, чтобы всем было спокойно? Зачем все доводить до крайности, до скандалов?
— Наверное, ей очень больно, и она старается заглушить боль, но не получается.
— Ты всегда за нее заступаешься, а она за тебя никогда.
— Иногда такое случается. Ты представь: начну я рассказывать всем, что твоя мама такая-сякая. И что мне это даст?
