В бытность свою в Хладе (и до встречи с Хозяевами Льда) Миха до страшных таежных историй был большим охотником. Людоедствующие тангу, крадущая женихов Хозяйка Зимы, трапперы, перекидывающиеся медведями, Черный Брат Сай Олах — все они собирались вместе с мальчишками на подворье хромого Линека. Старый Следопыт, искренне, как внучат, любивший своих воспитанников, пускал детвору в сарай, где возле старенькой печки друзья Михи взахлеб рассказывали друг другу истории одна другой жутче.
Часть историй оказалась правдой. Миха поежился, натягивая одеяло до подбородка. Звуки поздней гулянки за окном стихли. Даже ветер в печной трубе не ревел, а постанывал тихонько. Дом погрузился в особенную обморочную тишину. Ни человеческих голосов, ни лая собак.
Неудивительно, что скрип открывающейся входной двери был прекрасно слышен и на втором этаже. «Ребята вернулись», — обрадовался Миха. Но почему не слыхать шутливого переругивания Дериха с Тинкиным, почему не стучат сапоги Дана по лестнице? Дверь скрипнула, и все.
«Может, Дед Сова пришел?» Где же привычный кашель, треск половиц, недовольное бормотание? Для собственного спокойствия Миха решил думать, что скрип двери ему почудился. Еще он собрался вылезти из-под одеяла и запалить лучину от печки. В комнате хоть и не было темно — северный долгий день давал тусклый свет, но с живым огнем у изголовья как-то полегче.
Скрип дверных петель раздался совсем близко, и на руках у Михи появилась гусиная кожа. Коченея от жути, он смотрел, как приоткрывается дверь в его комнату. На два пальца разошлась щель, потянуло сквозняком.
— Кто там? — ломающимся голосом спросил Миха.
Он так пялился на дверь, что чудом заметил движение в другой стороне. Маленькое окно под самым потолком отбрасывало на пол светлый квадрат. Что-то на секунду закрыло свет, мелькнуло тенью в квадрате, рассеченном оконным переплетом. Миха повернул голову, за окном никого не было. Движение повторилось. Присмотревшись, Миха мог различить его и в полумраке за пределами светового квадрата.
Вереница теней скользила по комнате. Не было предметов или существ, которые их отбрасывали, часть из них была просто клочками темноты. В некоторых мерещились узнаваемые очертания. И правда, когда пара теней легла на стену, Миха мог поклясться, что видит дрожащий силуэт горбуна и рядом с ним худого человека с рукавами, свисающими до пола.
Тени облетели комнату, каждый угол, побывали даже под кроватью. Скользнули прочь. Хлопнула дверь в комнату Михи, мгновение спустя снизу донесся звук закрывающейся входной двери. Обливаясь холодным потом, Миха вскочил, проверил дверь. Ложась спать, он на всякий случай всегда закрывал щеколду.
Щеколда была на месте, задвинута до упора. Комната закружилась вокруг Михи, и он сполз на холодный дощатый пол.
— Я знаю, о каких ищейках — подручных Гарро ты говорила, — сказал он Азоре, когда они поднялись на борт парома.
Та вздрогнула и промолчала. Вообще всю дорогу она не баловала Миху разговорами, но все, что было связано с господином Гарро и его театром, заставляло ее замолкать надолго.
У камбуза Миха столкнулся, как всегда нежданно, с Дедом Совой. Тот покосился на Миху и сказал:
— Хочешь узнать больше, не задавай вопросов.
Сказал и заторопился прочь, постукивая палкой. Озадаченный Миха решил ни о чем не расспрашивать Азору. Захочет, расскажет все сама.
4
У пристани новоприбывших обступили извозчики. Галдели, торговались, азартно отпихивали друг друга локтями.
К Дану, нюхом определив в нем главного, сунулся бойкий мужичок в лихо заломленном треухе.
— Ехать надо, хозяин? — спросил он, глазами подсчитывая пассажиров. — Свободные сани имеются.
— Транспортом обеспечены, — ответствовал Дан, указывая на «Молотобойца».
Мужичок не растерялся.
— А дорогу показать, господин Лыцарь? Главным трактом идти долгонько. А мы сами местные, пути обходные знамо. Семь верст долой, да и с прочим народом толкаться не придется.
Дан переглянулся с Дерихом, который у команды был за казначея. Дерих для солидности упер руки в бока.
— Почем возьмешь? — спросил он, наступая на мужичка.
— Та немного, — махнул тот рукой. — Полушку с носа. Итого, значить…
— Погоди, погоди. Пятьдесят — это ты загнул. За такие деньги мы и сами дорогу найдем.
— Ой, без ножа режешь, — застонал мужичок. — Ну сорок пять, больше не уступлю.
— Пол золотого сола он хочет за извоз? — тихо спросил Миха у Дана. — За эти деньги в Хладе здорового йотуна отдавали, да еще со сбруей.
Дан улыбнулся.
— Половину серебряного, Миха. Весь расчет в медяках. Про золото на этом берегу и не заикаются. Вокруг Толоса народ не жирует. Вот погоди до Самана, тамошний извоз за ползолотого даже с места не тронется. В столице еще похлеще.
— Уж это да, — встрял Тинкин. — Помню, катал я одну фифу по хамонским каналам, так не поверите, сколько лодочник с меня запросил.
— Ты его не слушай, Миха, — засмеялся Дан. — Хамонские, как наш друг изволит выражаться, фифы ему лишь снятся. Не подпустят они такого прощелыгу на пушечный выстрел.
— К сожалению, не могу предъявить доказательств, но считаю, что подрывать доверие ко мне в глазах нашего юного спутника…
— Договорился, — Дерих в пылу торга раскраснелся и утирал варежкой пот. — Этим рвачам дай только палец, руки не досчитаешься. В общем, я с Даном и Тинкиным на «Молотобойце», Миха с подругой и старик на санях.
— А как же Лат?
Лат по прозвищу Червяк, с которым Дерих свел знакомство в Пароме, ехал вместе с ними. Всю дорогу он о чем-то перешептывался с Даном и Дерихом, а как причалили, Миха потерял грузную фигуру Червяка из виду. Лат Михе не нравился, но команде он был нужен для неназванных дел в Толосе.
— Червяк сказал, что своими путями будет добираться. С его лысой рожей мимо заставы Пепельных шастать не резон. Повяжут в момент. Уговорились на закате в надежном месте встретиться.
— Добро. Ну, чего штаны мять. Отправляемся!
5
По пути им не раз попадались статуи из ноздреватого серого камня. Они изображали воина верхом на волке. Воин был в остроконечном шлеме тангу и доспехе из железных дощечек. Черты лица стерло время. При виде каждой такой фигуры извозчик старательно трижды отплевывался через плечо.
Миха открыл рот, собираясь спросить у мужичка про статуи.
— Это Кан-церге, камни Кана, — опередил его дед Ойон.
Старый тангу курил трубку с полузакрытыми глазами, но, как всегда, ухитрялся замечать все вокруг.
— Вырыть бы их давно, — оглянулся извозчик. — Да только боится народишко. Дескать, кто такую каменюку тронет, беды не оберется. Схарчит его проклятие волчатников.
