– Мне пора, – сказал он. – Надо ехать.
Джоан попробовала свой коктейль, отпила, подержала немного во рту.
– Извини меня за то, что я тогда тебе сказала. В первый день, в больнице. Я была не в себе.
– Я знаю. Не стоит извиняться.
– Все равно. – Она прикоснулась к его руке. – Нам надо оставаться друзьями, Фрэнк. Особенно теперь.
– Да мы и так друзья.
– Он уходит от меня, Фрэнк. Как только Кэтрин станет лучше. Бросает меня, точно так же, как я бросила тебя.
– Очень жаль.
– Неужели? А я думала, тебя это порадует.
– Нет.
– Ладно, я это заслужила. – Она рассмеялась. – Он уходит от меня, уезжает в Лондон к какой-то модели, у которой ни бедер, ни сисек, а рот – как дренажная канава.
Элдер отступил на шаг.
– Он, правда, щедр. Я могу жить в этом доме сколько хочу. И получить половину от его продажи.
– Мне пора ехать, – сказал Элдер.
– А почему бы тебе не остаться?
– Не хочу.
– Мы ведь когда-то были мужем и женой, – сказала Джоан, когда он был уже в дверях.
– Да, – ответил Элдер. – Я помню.
Почти без колебаний он двинулся дальше и закрыл за собой дверь.
Это был один из тех странных и неожиданных дней, когда в начале зимы дурная погода вдруг отступает и все вокруг становится голубым и прозрачным. Солнечный свет блестками отражался от воды канала и заставлял сиять даже кирпичную кладку. Новое здание суда магистратов[41]в Ноттингеме, сплошное стекло и сталь, сверкало, как сказочный дворец. Адаму Кичу уже были предъявлены официальные обвинения, и он был оставлен под стражей. Через несколько недель, после тщательной экспертизы, двое из троих психиатров признают его вменяемым и подлежащим суду, и процесс над ним в коронном суде[42]начнется еще через несколько месяцев.
А еще до этого перед судом магистратов предстал Шейн Доналд – тощий, в серой тюремной одежде, с бледным лицом и прилепленным над глазом куском пластыря, беспрестанно грызущий ногти. Он заметил Эйнджел, когда его вели в здание суда, и больше в ее сторону не взглянул ни разу. Его досрочное освобождение было уже аннулировано, он был оставлен под стражей по обвинению в грабеже в одном случае и в нападении с причинением телесных повреждений в другом. Он не выдавил из себя почти ни слова, разве что подтвердил свое имя и признал, что понимает предъявленные ему обвинения.
Эйнджел встала, когда его выводили, и тихонько позвала его, но если он даже услышал это, то никак не отреагировал. Наблюдая за ними, Элдер хотел было подойти к ней, извиниться, все объяснить, сказать, что это все только к лучшему, но решил, что одного предательства вполне достаточно.
52
Самолет авиакомпании «Эр Малайзия» вылетел из аэропорта Хитроу, от третьего терминала, в десять тридцать вечера; в пять тридцать пополудни на следующий день он приземлился в Куала-Лумпуре, а два часа спустя снова поднялся в воздух, прибыв в итоге в Окленд в одиннадцать пятнадцать на следующее утро.
Масса времени между на удивление вкусными обедами и ужинами и какими-то жуткими фильмами, которую можно потратить на то, чтобы дочитать «Дэвида Копперфилда». Став известным и успешным писателем, этот герой Диккенса после слишком длительных раздумий и неправильных оценок ситуации наконец женился на хорошей женщине и достиг желанного триумфа. И счастья. Но Элдеру не могла не прийти в голову мысль, что этот человек, который совершенно не умел разбираться в людях, чей выбор всякий раз оказывался чудовищно ошибочным, вряд ли вообще заслуживает счастья.
И тут он задумался о собственной судьбе.
Отложив книгу в сторону, он тут же с удивлением обнаружил, что его снова влечет к тридцать второй главе. «Утрата, еще более тяжкая». Письмо, которое написала юная Эмили, когда бежала вместе со своим любовником, своим соблазнителем.
«Когда вы, любящий меня гораздо больше, чем я того заслуживала, даже в то время, когда мое сердце было невинно, получите это письмо, я буду очень далеко».
Письмо, которое вполне могла бы написать Сьюзен Блэклок, но так и не написала.
В Окленде Элдер получил свой багаж, прошел таможню, предъявил паспорт офицеру иммиграционной службы.
– Бизнес или отпуск?
Элдер и сам толком не знал – скорее и то и другое определение было неверным.
Карори, сказала ему Хелен Блэклок, когда он спросил, знает ли она, где живет отец Сьюзен. И где это находится. Оказалось, что Карори – пригород Веллингтона, в западной части города. Вероятность того, что Ални все еще живет по старому адресу, была невелика, но выслеживание и отыскивание людей было одним из тех дел, которые Элдер умел делать.
Шоссе от аэропорта скоро перешло в узкие улицы, которые извивались и резко поворачивали, пронизывая центр города. Он высадился из такси возле недлинной серии магазинов, за которыми следовали гараж, банки, библиотека. Элдер сверился с картой города, которую приобрел, чтоб иметь представление, где что находится.
Деревянные внешние стены домов были по большей части выкрашены белой краской, сами дома крыты терракотовой черепицей, там и сям виднелись зеленые пятна лужаек, закрытые от ветра кустами и невысокими деревьями. Люди, с которыми он беседовал, были дружелюбны, не слишком подозрительны и рады поговорить. Дэвид Ални отсюда переехал, но недалеко, просто сменил один адрес в том же Карори на другой, но потом вовсе уехал из города.
Мужчина, сидевший возле полуразвалившегося гаража и сбивавший остатки застывшего раствора с многочисленных кирпичей, кучей наваленных рядом, был весь покрыт белесой пылью – рубашка, руки, лицо, волосы.
– Паэкакарики, вот куда они перебрались. Меньше часа езды по шоссе номер один. Или можно поездом добраться. У нас был их адрес, но потом потерялся. Но вам нетрудно будет их отыскать. Там, думаю, не больше сотни домов наберется, и по большей части это летние дома. Не многие живут там круглый год.
Элдер поблагодарил его.
– Если найдете этого идиота, – сказал на прощание мужчина, – спросите у него, зачем он пристроил гараж не с той стороны дома – он же тут весь свет перекрывает.
Его разбудил дождь, застучавший по оконному стеклу. Часы на прикроватной тумбочке показывали 4.27 утра. Он взбил подушку, натянул одеяло и закрыл глаза. Когда он снова их открыл, было уже 9.23, и дождь прекратился. Быстро принял душ, выпил кофе с тостом и отправился на вокзал. К тому времени, когда поезд добрался до Паэкакарики, облака по большей части уже рассеялись и на синем небе засияло солнце.
