Книга Между двух огней - Кристофер Бьюлман

Пришли музыканты с барабанами и корнемюзами, перекрывая все звуки, доносившиеся из-за стен.

И вот, по знаку управляющего Папы, солдаты, стоявшие впереди, расцепили древки копий и пропустили толпу мимо себя — скорее, шагом, чем бегом. Крупный монах терпеливо ждал, пропуская остальных вперед себя. У него было что-то не так с правым боком — какая-то скованность или болезненно сморщенная конечностью, которую он прятал под своим широким одеянием. Девочка, с которой он пришел, ускользнула некоторое время назад, и никто не заметил, куда она пошла.

Дельфина первым делом направилась в сад, наполненный запахами ночных цветов и криками странных птиц, и, скользя вдоль стены, добралась до двери у подножия башни.

Это здесь?

Да.

Она поцеловала железный замок, и обитая гвоздями дверь распахнулась.

Комната, в которую она вошла, служила хранилищем вина для папы римского; в канделябрах мерцали свечи (вскоре должен был прийти мальчик-виночерпий, чтобы позаботиться о них), открывая взору изящные сводчатые потолки из того же изысканного известняка, что и во всем дворце. Бочки, теснившиеся друг к другу, казались маленькими под этим потолком, хотя каждая из них была выше ее. Она неуверенно подошла к одной из бочек, прижалась щекой к прохладному дубу и прислушалась.

Quem quaeritis94? казалось, спросили холодные стены .

Кого ты ищешь?

Ты ничего не услышишь.

Почувствуй его.

Теперь она забралась на одну из огромных бочек и свернулась на ней калачиком, как котенок, устраивающийся вздремнуть.

Не эта.

Она проделывала это снова и снова, пока не наткнулась на одну из них в самом конце, которая ждала ее с августа.

Здесь

Он здесь

Ты не можешь этого сделать ты не можешь это сон

Она огляделась, увидела стойку с инструментами и вытащила лом, который показался ей слишком тяжелым.

Я слишком слаба

Только не сегодня вечером, маленькая луна

Мы идем

Наша сила твоя

Она подняла лом и с силой опустила его вниз, едва не упав, когда крышка начала поддаваться. Она посмеялась над собой и встала на соседнюю бочку, чтобы закончить.

Она сняла крышку, отбросив сломанный диск в сторону, и ее обдало кисло-сладким ароматом.

Вино казалось черным.

В нем плавали щепки.

Скажи «Встань».

Она открыла рот, но не издала ни звука.

Скажи это и он услышит

ЭТА ПИЗДА ИЗ ПАРИЖА СЕЙЧАС С НИМ В ПОГРЕБЕ

Торопись

— Встань, — прошептала она.

Ничего.

Сначала.

Затем появилась рябь.

Ничего.

Еще одна рябь.

Затем белый палец.

За ним последовала рука.

Розовато-белая, восковая, трясущаяся под великолепными кольцами.

Она взяла ее в свои.

Боже не дай ей развалиться у меня в руках я не смогу этого вынести я не смогу

Рука сжала.

Августовская ночь. Он не мог уснуть. Жаровни по обе стороны от него заливали его спальню ярким светом, высвечивая завитки и спирали фрески с изображением дуба, украшавшей все четыре стены. Белки и птицы сидели там, висели желуди, и все это на тонких ветвях, которые изгибались под нарисованным на фреске небом, окрашенным в редчайший голубой цвет. Пьер Роже, известный как Климент, вспотел в своем шелковом ночном халате, а шнурок от его шапочки намок под подбородком. Он позвал Лукина, своего прислужника, чтобы тот принес ему немного разбавленного вина. Молодому человеку, ангельски красивому блондину из Бордо, мэтр де Шолиак поручил не только поддерживать жаровни достаточно горячими, чтобы огонь был виден (это должно было уберечь Святейшего Отца от чумы), какой бы невыносимой ни была жара, но и, более важно, следить за тем, чтобы ни одеяло, ни подушка не подтолкнуло руку или колено спящего в огонь.

Это была самая жаркая ночь с тех пор, как было предписано разводить огонь. Климент чувствовал, что задыхается, и сказал об этом, но затем добавил:

— И все же я отзываю свою жалобу; не тебе выбирать между любовью ко мне и верностью указаниям моего доброго доктора. Так, Лукин?

— Прежде всего, я предан вам.

— А я — Богу, которому служу, опекая его паству. И которому служит доктор, опекая меня. С моей стороны не годится бросать вызов Божьему замыслу, мешая другому из его слуг, так, Лукин?

— И все же, Святой отец, мне кажется, что в этом вопросе нет двух христиан, которые могли бы по-настоящему разойтись во мнениях. Разве люди с разным складом ума не могут по-разному служить Богу? — спросил молодой человек, вытирая пот с лица рукавом.

— А-а. Не так уж и плохо. Но ваше недовольство опровергает ваши доводы, потому что вы хотите потушить огни. Профессия мэтра — борьба с болезнями, область, в которой я ничего не смыслю; скромность требует подчинения тем, кто знает лучше. Поддерживайте огни. Я пойду вздремну в комнате оленя, пока не смогу вернуться.

Его ноги нащупали пол. Лукин бросился за тапочками, но отмахнулся от молодого человека.

— Плитки холоднее воздуха. Мои ноги будут благодарны, если я их почувствую.

Климент прошаркал через каменную комнату, соединяющуюся с лестницей, а затем в свой личный кабинет, оборудованный небольшой второй кроватью на тот случай, если ему надоест большая кровать с балдахином в спальне. Комната получила название из-за стен — фрески на ней воспевали охоту, хотя не только на оленя, но и на всевозможную дичь: человек в разноцветной одежде выпустил хорька на кролика. Рыбаки раскинули сети над скоплением рыбы. Озорной мальчик ловил птиц на верхушке дерева. Некоторые ворчали, что Папе следовало бы обращать внимание на сцены из Священного Писания, а не на удовольствия от охоты, купания и наблюдения за птицами, на что он отвечал: «Бог создал и земные удовольствия, которыми можно наслаждаться без греха. Должен ли я оскорбить Его гордостью, считая себя выше их?»

Селеста его ждала.

Она была одета скромно, как всегда, чтобы им было легче разделиться и выглядеть невинными при звуке открывающейся дальней двери. Разве не может молодая женщина тайно навестить дядю своего мужа, чтобы обсудить вопросы христианского права? А что касается звуков удовольствия, то стены замка частенько обманывают слух. Вы понимаете, чем рискуете, выдвигая такое обвинение? Вы очень, очень уверены?

Вход из спальни был безопасен; Лукин знал, что в комнату оленя никогда нельзя входить, и он был не настолько глуп, чтобы не понять почему. «Это место называют комнатой оленя, потому что именно там Его Святейшество приделывает рога к голове своего племянника», — говорил он своему другу, второму сокольничему, и другим друзьям.

Бросив один теплый взгляд назад, Селеста босиком спустилась по лестнице между комнатами, разгладив юбку (хотя и влажную) и получив надлежащий ответ на свой вопрос о христианских законах. Климент откинулся на спинку кровати, наслаждаясь свежим воздухом, проникающим через окно. Не прохладный, возможно, но мягкий. Легкий ветерок из самого рая по