- Это хорошо, когда жив…
Перед тем, как ложиться спать, я зашла посмотреть на Вовку. Смотрела, привычно любовалась… и что-то очень теплое шевельнулось где-то внутри. Очередной приступ материнской любви? Я хотела еще одно такое же совершенство – крепенькое и щекастое. Засейвлюсь еще раз – решено!
Следующие два дня прошли, как в раю – мы с Вовкой ели вкуснятину, ходили купаться на озеро и даже плавали вдвоем. Он уже неплохо держался на воде. А еще загорали там на травке пока солнышко, ветерок и нет комаров, и я учила ребенка видеть прекрасное.
- Смотри – облака в воде… красиво как!
- А как они туда попали? Попадали? А вот то – круглое, где? Почему его там не видно? А солнце тогда? Почему оно не кружочком, а везде блестит… мам?
И я объясняла про отражения и искажения. Получилось - эти вопросы закрыли. Но появилась куча новых – о рыбе, запахах, комарах… Спать у воды, оставляя без присмотра ребенка – преступление, но как же мне хотелось спать! Ночью было не до сна, мои ночи были временем рефлексии и комплексов. И моя вина, если она была, и любые другие причины отходили на второй план, на первом была обида. На него, на себя, на весь мир!
Утром просыпалась запухшая и понимала, что - бред же! Красота вокруг – не описать, еда – песня, Вовка доволен, мама по причине моего душевного состояния непривычно добра... Правда я знала, что надолго ее доброты не хватит и стоять мне вскоре кверху попом на грядках. Любой гость у нее только три дня считался гостем, а потом – вперед, отрабатывать хлеб.
Постепенно ночи становятся спокойнее, теперь я засыпала, только упав рядом с Вовкой. Причина проста – три дня закончились, и я целыми днями полола картошку - всего четыре сотки. Потом будет что-то еще, но пока – она.
Уставала я сильно, но было в этой трудовой усталости что-то такое… Когда уже казалось- ни рукой, ни ногой, я оставляла Вовку с дедом и плелась усталой походкой тракториста к озеру. А там голышом и в прогретую за день воду! Здесь можно было - вокруг никого и вода чистейшая. Пока я смывала трудовой пот, ныряла и кувыркалась в воде, усталость медленно превращалась во что-то совершенно иное. Потом я стояла на берегу, раскинув руки - подставляя кожу заходящему солнцу, ожидая, когда ветерок высушит тело.
А дома меня ждал накрытый к ужину стол. И во всем этом была уже следующая эстетика: ты свежая и чистая, аппетит просто зверский, а еще не схлынувшая усталость кажется уже не каторжной, а даже приятной. Ну и чувство выполненного долга (нормы на сегодня) грело душу – не без этого. Главное не обпиться на ночь холодным квасом.
Пока у меня шла прополка, дед с внуком рыбачили, потом оба уходили в дневной сон. Дальше они помогали бабушке, а я уходила на озеро. Постепенно мы с сыном входили в резонанс с образом жизни предков и привыкали к такому режиму, вливались в него.
Но как-то утром я проснулась оттого, что мама тормошила меня за плечо.
- Сань, Саня… тихо только, не разбуди дитё. Иди-ка за мной, только тихо.
И я - сонная, еще мало что соображающая, поплелась за ней и подошла к окну. Мама беспокойно взглянула туда, потом опять на меня.
- Подошла раздернуть окошко, а там – вон… Прошлое лето до нас доезжали – предлагали дешево оцинкованные сливы. Неловко – в такую даль люди ехали, мы и взяли на одну сторону сарайки. Но у тех фургончик высокий был, а тут ничего не видать.
Я осторожно отодвинула хлопчатобумажный тюль и выглянула.
На скамеечке у забора, откинувшись на него и лицом к дому спал Сергей Константинович Фаттахов. В затрапезном джинсовом костюме и простых черных кроссовках. По-мужски широко раскинув ноги и чуть склонив голову к плечу. Будто слегка опавший с лица, аккуратно подстриженный и до синевы выбритый.
Я присела на стул и крепко потерла лицо руками, пытаясь проснуться или хотя бы начать думать. Не понять, что происходит, а просто - думать. Еще раз взглянула…
Там - он. И он спит.
Глава 46
И опять! Да что ж такое?! Дыхание перехватило не от радости – от обиды. Я год считала его умершим, год винила себя в этом, это из-за него я в очередной раз решила жить дальше одна – всю жизнь, рожать и растить детей – одна. По той причине…
Что дура! Вот и с Ильей так. Кому оно было нужно? Похоже – только мне.
И все выплаканные за этот год слезы, всё горе и боль, вся вина, что слазила с меня тесной змеиной шкурой, заставляя корчиться в истерике и ненавидеть себя и за истерику эту, и за непроходимую свою глупость!..
Я решительно поднялась со стула.
- Мам, так узнай, что там он продает. Не сейчас – спит человек, а проснется и спросите – ты или дядь Ваня. А я посплю еще часок – рановато, - зевнула и ушла в спальню.
Он не виноват по большому счету. В этих моих надуманных страданиях так точно. Но пускай и ему – хоть краешком... Потянет маму – поговорим. А нет – и скатертью… Поплачу еще, не страшно. Теперь, когда он жив – вообще ничего не страшно.
Ложиться возле Вовки больше не стала. Какой - спать? Все внутри дрожало в предвкушении и ожидании. Крапивой понятно получу. В силу возраста не по голой жопе, а по ногам - у мамы не заржавеет. Но не пропущу это – не-е-ет… Мне нужно видеть.
Быстро натянув на себя спортивный костюм, я осторожно отворила окошко, вылезла в него и оглянулась - Вовка все так же спал, по-богатырски раскинувшись на кровати. Глядя на него, я чмокнула воздух губами и тихонько прикрыла фрамугу.
Стараясь не шуметь, умылась на заднем
