дорогу? И все как специально – вспомнил детство, расслабился и совсем забыл об осторожности. Точно, как будто кто-то помогает Борьке. Хотя вряд ли бог, скорее черт.
Я молчал, слов не было – мне было понятно, что в этот раз он уже меня точно живым не отпустит.
– Ты не поверишь, но это судьба, я именно сегодня хотел навестить тебя. Уже все приготовил на вечер. А ты появился сам. Это точно судьба. Она привела тебя сюда.
– Да пошел ты, – не выдержал я. – Хочешь убить? Так стреляй, что смотришь?
Черт! Из меня опять полезло совсем не то, что надо было говорить. Если честно, я совсем не хотел умирать. Перед стволом, глядящим на меня, все плохие мысли отступили, и жизнь показалась совсем не такой паршивой, какой казалась всего минуту назад. Однако в такие минуты, похоже, мой язык жил своей жизнью.
– Потому что, если ты не убьешь, я тебя точно убью…
– Ты не переживай, – снова заулыбался Борька. – Сегодня умрешь. Но не быстро. И не от пули.
Я сразу представил, что он хочет со мной сделать – наверное, что-нибудь подобное, что хотел сделать Марик-молдаванин. Как ни странно, я даже обрадовался, во мне проснулась робкая надежда – если он не будет стрелять, то ему все равно надо как-то обездвижить меня. Пусть только уберет пистолет и подойдет поближе, тогда посмотрим. Только я это подумал, как грохнул выстрел. По правой ноге словно ударили кувалдой, она подломилась, и я упал.
Я схватился руками за ногу. Сантиметров на десять выше колена в джинсах появилась дыра. Кровь толчками вырывалась из нее, быстро пропитывая брючину. Резкая боль отступила и превратилась в тупую ноющую. Нога стала тяжелой, словно налилась свинцом.
Вот теперь действительно все, обреченно подумал я. Теперь он может делать со мной все, что хочет, я с ним не справлюсь. Рана здорово кровила, все штаны и даже трусы стали мокрыми. Если так пойдет, через несколько минут я отключусь. Это было бы самое лучшее – помереть от потери крови. Хрен тогда братику, а не удовольствие от моих мучений.
Однако Борька, похоже, тоже понял это. Он подошел ко мне, присел и посмотрел на рану.
– Сука! Еще сдохнешь раньше времени.
Он быстро пошел в дом. Как только он исчез, я пополз к машине, там, в бардачке лежал пистолет. Хотя умом я понимал, что не успею, но тело гнало меня вперед. Сквозь боль и горячку, начинавшую охватывать меня, я расслышал еще один голос. Явно женский. Через секунду я узнал его – тетя Тамара! Она что – до сих пор с ним?! У меня опять проснулась надежда, может, тетка заступится за меня? Это было такой же несбыточной мечтой, как и попытка добраться до пистолета, но утопающий хватается за соломинку…
– Куда ты? Ну-ка стоять! – Борька догнал меня и пнул по животу. – Я ему перевязку хочу сделать, а он убегает. Нет, это ты зря, помирать тебе еще рано. Сутки, а то и двое еще поживешь…
Он даже хохотнул от удовольствия, видимо, представил, что будет делать со мной все это время.
Он перевернул меня. В руке Бориса был нож, быстрым движением он взрезал брючину, потом достал из кармана упаковку бинта. Разорвал пачку и начал бинтовать.
– Сейчас подлечим, чтобы кровь не шла, и пойдем в дом, – ласково, словно настоящий брат, бормотал он. – Там ты быстро про эту ранку забудешь. Я тебе еще одну штучку вколю, ты даже сознание терять не будешь, и сердце у тебя не остановится. А то, сука, взяли привычку помирать раньше времени.
Бинтовал он неумело – просто туго заматывал рану, – но я не обращал внимания на боль, все мои мысли сейчас крутились вокруг ножа, который он положил на землю рядом с собой. Мне надо было только чуть потянуться, чтобы достать его. Однако, чтобы Борька ничего не заметил, я продолжал стонать и морщиться, дергаясь и выгибаясь от боли. Борис даже удивился:
– Че тебя так корежит? От одной ранки. Неужели ты боли боишься?
Он опять радостно хмыкнул. Видимо, эта мысль обрадовала его.
– А я, дурак, считал тебя железным. Ты же, сволочь, никогда не плакал в детстве, даже когда кровь шла. Хотя вру, я вспомнил, как ты ревел. Помнишь, как я кошку разделал тогда? Ну, на крыше школы?
Сука! Конечно, я помнил. Это было одним из самых ярких воспоминаний моего детства. Много бы я отдал, чтобы не помнить его. И действительно, я тогда ревел. Но не от боли. А от жалости. Картина произошедшего сразу возникла передо мной. Так ясно, словно это было вчера.
Тогда нам было лет по десять, и Борька еще не совсем спрятался в свою скорлупу, иногда он участвовал в наших вылазках. В тот раз мы забрались на крышу школы и с упоением исследовали ее. Там были кучи хлама, которые прятали туда, похоже, еще со сталинских времен. Старые книги, вымпелы, рваные барабаны, гнутые горны, в общем, целое богатство. Пока мы с Валеркой рылись в этих залежах, Борька где-то поймал кошку. Он попросил меня подержать ее. Ничего не подозревая, я взял зверька. Я совсем не ожидал того, что сделает Борька – в руках у него оказалась разбитая бутылка, он вдруг воткнул в живот кошки острый край «розочки» и начал пилить плоть, вскрывая ее. Я словно одеревенел – так и продолжал держать извивающуюся и дико верещавшую кошку, пока она не вырвалась из моих рук. Она поползла в развалы хлама, таща за собой вываливающиеся кишки. У меня в ушах до сих пор ее жалобное мяуканье…
Я опять жалобно застонал и выгнулся, еще чуть-чуть, и я дотянусь до ножа. Но я недооценил Борьку, похоже, он не выпускал из виду оружие; только я коснулся кончиками пальцев рукояти, он не глядя врезал кулаком по моей ладони. Потом отодвинул финку.
– Колька, не балуйся.
И опять, как добрый брат, начал уговаривать меня:
– Потерпи, еще немного. А потом ты про ногу сразу забудешь.
Конечно, забуду, если ты начнешь меня вскрывать, как ту кошку. Я невольно содрогнулся – ну вот уже хрен тебе! Лучше я помру сейчас!
Не раздумывая больше, я схватил Борьку за руки и, закручиваясь, потянул на себя. Он не ожидал нападения, и в первый момент мой натиск удался – белобрысый завалился на меня. Развивая успех, я борцовским приемом попытался перехватить его за шею. И мне это удалось! Все! Теперь я его не выпущу. Несмотря на его дикие
