и возник образ двух эллинистических философов и как бы стражей в притворе христианского храма. Тогда я работал над переводом на русский язык четвертой части историко-философической тетралогии «Откровение Гермеса Трисмегиста. Неведомый Бог и гнозис» замечательного французского исследователя греко-римской цивилизации, культуры и философии священника доминиканского ордена Андре-Жана Фестюжьера, и потому сам образ, безусловно, оказался навеянным впечатлением от его произведения. В череде античных философов и писателей, изученных неутомимым эллинистом XX-го столетия, выделяются именно эти двое, не сумевшие переступить порог христианского святилища и оставшиеся неподвижными колоннами в его притворе. И что характерно: молва и предание прочно связывают каменные колонны керченской церкви Святого Иоанна Предтечи, кстати, последнего пророка Ветхого Завета, с императором Юстинианом Великим, который в подражание царственному зодчему Соломону воздвиг Собор Святой Софии в Константинополе и, проникшись великолепием своего творения, воскликнул: «Я превзошел тебя, Соломон!..». С тех пор эхо его восторженного восхищения навеки застыло и окаменело на стенах под сенью грандиозного свода Софии — Премудрости Божией. И, вероятно, всемогущий кесарь Восточно-Римской империи понимал эти две колонны, остававшиеся на Боспоре на границе с Великой Скифией, равно как и его далекий августейший собрат Соломон, видя в них два учения, предшествовавшие христианской кафолической ортодоксии: иудейское библейское откровение и эллинская мудрость. Впрочем, для православного императора, искушенного в Соломоновой науке, они являлись и ступенями на пути к высшей Софии, в честь которой и построено константинопольское чудо — Иисусу Христу. Но что мы скажем о символическом отражении этих столпов, для нас олицетворяемых Филоном Александрийским и Проклом Диадохом?
Дионисийский и аполлонический Логос. Гении и злодей
Прежде всего подчеркнем, что обоих наших философов, эллинистического иудея и эллина, объединяет и разделяет учение о Логосе. Собственно, уже в философии раннего периода Филона Александрийского наметился окончательный переход понятия о Логосе из неличностного в персонифицированное состояние, тогда как у того же Гераклита «делящийся логос» (λόγος τομεύς) это скорее сила природы, приводящая к равновесию противоположные по своей сущности и вызываемые к бытию вещи. У Платона Логос связан с главным эйдосом — «идеей идей» или «архетипической идеей», однако, далек еще от персонификации, предложенной Филоном Иудеем. То есть перед нами налицо эволюция идеи Логоса от пантеистического понимания энергии, разлитой в сущем, у Гераклита до абстрактной «идеи идей» у Платона. Добавим сюда, что стоики оказались близки к одушевленному пониманию Логоса, рассматривая его в качестве животворящей энергии.
Филон Александрийский
Тиберий Юлий Александр, племянник Филона Александрийского и префект претории
Выдающаяся роль Филона Александрийского как раз и заключается в том, что ему удалось осуществить синтез высшего иудейского разумения Бога Живого с абстрактным понятием эллинской премудрости об «идеи идей», отраженном в творении Вселенной, но сущем как бы в обезличенном отвлеченном виде в далеком божественном эмпирее. То есть, безусловно, провиденциальным образом Логос в философии Филона Александрийского, впитав в себя ветхозаветное откровение, становится живым, но несет в себе еще потаенное и несколько затемненное дионисийское начало. Возможно, Филон Александрийский, вплотную приблизившись к тайне всего сущего, был потрясен от изумления, а потому иногда изображал Логос в весьма размытых тонах, что, впрочем, могло происходить не по умыслу автора, а из-за недостатка средств выражения современного ему александрийского эллинского наречия. Философ, блестяще применивший аллегорическое толкование к Ветхому Завету, застыл в оцепенении перед Аллегорией всех аллегорий, живой и персонифицированной сущностью, сотворившей Мироздание. Отсюда обращение рационального иудейского мудреца к мистическому откровению, восполняющему и по-новому высвечивающему то возвышенный восторг, то суровую скорбь библейских пророков. Отсюда и определенная недосказанность дионисийского приема философа, уста и сознание которого могло попалить сугубое приближение к огненному Логосу. Вот почему Филон Александрийский и первый христианский богослов вне христианства. С другой стороны, представляется, что на тот момент для Филона Александрийского оказалось сложным объяснять учение о божественном Логосе в ветхозаветном библейском контексте и в рамках строгого иудейского монотеизма, за порогом которого, по сути, суждено пребывать впредь этому мыслителю из аристократов александрийской еврейской общины. Впрочем, даже являясь сторонником методов и подходов дионисийской мистагогии, кстати, использовавшейся и в оргиастических культах, иудейский платоник Филон соблюдал меру во всем, чего не скажешь о его родном племяннике Тиберии Юлии Александре (умер после 73 г. н. э.), сыне еврейского магната из Египта Александра Алабарха, с ревностью неофита перешедшем из иудаизма в греко-римское язычество. Тиберий Юлий Александр стал замечательным римским государственным деятелем и известным полководцем: ему же принадлежит темная слава разрушения александрийской еврейской общины в ходе битвы при Дельте, когда его легионы перебили 50 000 восставших евреев. Будучи префектом Египта, Тиберий Юлий Александр первым признал Веспасиана императором, в награду за что удостоился сопровождать Тита, сына Веспасиана и следующего императора, во время Иудейской войны в сане префекта претории — начальника войска. По свидетельству Иосифа Флавия, во время осады Иерусалима Тит на командном совещании высказался за сохранение Иерусалимского храма, и его поддержал еврей по роду и племени Тиберий Юлий Александр; тогда как фрагмент Тацита, сохранившийся в хронике Сульпиция Севера, сообщает об обратном: Тит настаивал на разрушении храмового комплекса Святого Града, которому вторил и Тиберий Юлий Александр. Здесь, как выясняется, перед нами возникает древняя проблема гения и злодейства, в иудейской традиции сопряженная с кровными узами: Давид — Авессалом, Филон — Тиберий Юлий Александр; великолепно запечатленная в «маленькой трагедии» А. С. Пушкина «Моцарт и Сальери» (которой зачастую сопутствовал и адюльтер или покушение на него). Считается, что описанная Иосифом Флавием Иудейская война была первым холокостом в истории еврейского народа, потерявшего тогда около 500 000 своих сыновей и дочерей. После катастрофы 70-х гг. новой эры Тиберий Юлий Александр продолжал пребывать на Ближнем Востоке, а найденная в 1838 году древняя надпись в городе Араде в иудейской пустыне, наряду с выражением почтения Плинию Старшему и Тиберию Юлию Александру, сообщает о сановных должностях последнего: «эпарх еврейского войска», «правитель Сирии» и «эпарх 22-го египетского легиона». Судя по всему, племянник выдающегося философа Филона Александрийского и эллинистический прозелит Тиберий Юлий Александр умер или на Святой Земле, или в Дамаске после 73 года.
Уильям Блейк. «Ветхий денми (Великий архитектор)», 1794
Вместе с тем, столь обширное отступление, посвященное «эпарху еврейского войска», нам понадобилось, поскольку именно он неким провиденциальным образом служит связующей нитью между Филоном Александрийским и Проклом Диадохом. Дело в том, что во второй книге своего «Комментария на Тимей» Прокл Диадох прибегает к разбору диалога Платона при помощи знаменитого античного трактата «О
