обмакнуть ложки, как сквозь дверной проем белой молнией пронесся Тоби и приветствовал хозяина громким радостным лаем, как будто это не он опрометчиво сбежал по своим делам. Затем в комнате потемнело, и квенделям на мгновение показалось, что один из зверей на каминной полке все-таки ожил, потому что на пороге замер пес размером с годовалого теленка. Вздыбленная шерсть, которая сошла бы и за медвежью, придавала ему грозный вид. Он смотрел на собравшихся большими черными глазами, напоминавшими сливы. Звентибольд в ужасе привстал со стула.
– Оставайтесь на месте, Звентибольд Биттерлинг! – раздался голос из-за двери, и вот уже Лаурих Сток вошел на кухню и кивком поприветствовал сначала владельца поместья, а затем его гостей. – Гриндель, во двор! Эмбла принесет тебе что-нибудь вкусненькое, – негромко, но твердо приказал он собаке, достающей ему до плеча.
Гриндель бросил последний суровый взгляд в сторону незнакомцев, отвернулся и спокойно вышел через открытую дверь обратно на улицу. Тоби, звонко лая, последовал за своим огромным другом. Рядом с Гринделем терьер смотрелся как поросенок возле боевого коня, но не выказывал ни малейших признаков страха. Карлман, сидевший напротив входа, увидел, как Тоби с Гринделем устроились под каштаном и принялись внимательно следить за дверью. Облегченно вздохнув, Звентибольд откинулся на спинку стула и доел кашу.
– Лаурих, прости, что беспокою тебя в столь ранний час, – обратился Гизил Моттифорд к своему егерю, – но этим четверым срочно нужно вернуться в Зеленый Лог кратчайшим путем. Для этого нам нужны повозка и пони. Я буду править сам, но ты, если хочешь, можешь поехать со мной. В той деревне, кажется, поднялся переполох из-за ночного происшествия. А я с утра обнаружил следы подобной беды неподалеку от нас: серебристый клен у кургана вырван из земли с корнями без видимой причины. Вот эту странную компанию я подобрал там же, рядом с кленом, при еще более странных обстоятельствах.
Лаурих прищурился и окинул «странную компанию» таким же строгим взглядом, как и Гриндель, что наводило на мысль о некоторой схожести хозяина и собаки.
Гортензия гневно нахмурилась. Неужели кто-то мог подумать, что они имеют отношение к выкорчеванному дереву? Она была до крайности возмущена. В конце концов, дерево – это вам не разбросанный мусор после пикника. Вчетвером они пережили ужасные опасности и едва не погибли, когда вышли на поиски друга, чтобы спасти его от верной смерти. К несчастью, им это не удалось, но Гортензия не желала сдаваться.
При всем уважении к почтенному дому Моттифорда Гортензия не могла больше сидеть спокойно. Она вскочила и завела такую речь, что и удивившийся Гизил, и все остальные растерялись – впрочем, они все равно не смогли бы вставить и словечка.
Гортензия описала все, что пережила в эту страшную ночь после чая в розовой беседке. Она говорила твердо, с ледяным спокойствием, но беды, ее постигшие, искали выхода. Ей необходимо было поделиться всем, начиная с Бульриха и его исчезновения в запретном месте, которое прямо на ее глазах превратилось в чуждый край, полный угроз, до мрачных незнакомцев, происхождение и намерения которых остались неизвестны, и охотящихся волков в грозовом небе. Она поведала об отчаянном бегстве в черные глубины земли, описала деревянную дверь, испещренную заклинаниями, и жуткий могильный склеп за ней. Ничуть не смущаясь, она рассказала, как за огромной гробницей клубился туман, от которого ей захотелось бежать без оглядки, и как погасла последняя свеча в фонаре, после чего наступила полная темнота. Но этим все не закончилось, потому что они снова собрались с силами и пошли вперед. И это в конце концов привело их – о чудо! – обратно на поверхность, где их спас Гизил, которого она никогда не перестанет благодарить. И если они заявились с утра в гости в таком неприглядном виде и, может быть, ведут себя немного растерянно и странно, то, хотелось бы надеяться, присутствующие понимают: это все не из-за запоздалой попойки при лунном свете, а вследствие невероятных событий, которые она постаралась описать как можно короче.
Наконец, поджав губы, Гортензия опустилась на стул, уронила голову на сложенные на столе руки и беззвучно зарыдала. В кухне на некоторое время стало так тихо, что от треснувшего в открытом камине полена все вздрогнули.
Первым зашевелился и поднялся с кресла Гизил. Взгляд его упал на каминную полку и задержался на одной из волчьих масок – на той, что с обнаженными клыками. Казалось, эта маска смеется над их невежеством, и впервые с тех пор, как он поразился ее грозному виду, Моттифорд пожалел, что не обнаружил маски в своем доме и не повесил их там, хотя это и был дом и очаг Лауриха. Гизил проклинал сильное беспокойство, в которое поверг его поразительный рассказ Гортензии, ибо чувствовал, что она говорит правду. Он подошел к дверце стенного шкафа позади и бросил на Лауриха вопросительный взгляд, на что егерь ответил едва заметным кивком. Лаурих тоже смотрел на Гортензию с изумлением, а Йордис и Эмбла обескураженно присели на каминную скамью, и одна из них тихо всхлипнула.
Гизил открыл шкаф и достал из него пузатую бутылку и изящный хрустальный кубок. Он щедро плеснул в кубок янтарного цвета медовуху, обошел вокруг стола и осторожно похлопал по плечу неподвижно сидевшую Гортензию. Она подняла залитое слезами лицо и поглядела на Гизила, который протянул ей кубок с переливающимся, пряно пахнущим напитком.
– Пей, – настойчиво произнес он, и Гортензия с благодарностью подчинилась.
С каждым глотком на ее восковое лицо возвращались краски.
– Ради всех квенделей и того, что вы пережили за эту ночь, – заговорил Гизил, – простите мою подозрительность, я и предположить не мог ничего подобного! Я всегда был способен определить, когда говорят правду, да ты и не стала бы, милая храбрая Гортензия, пугать нас жуткими байками! Если то, что ты рассказала, – правда, а я вижу по вашим лицам, что так оно и есть, значит, Холмогорью угрожает величайшая опасность. Однако же пока ничего, кроме нескольких вывороченных с корнем деревьев, на это не указывает.
– Мы готовы доказать, что угроза реальна, – вмешался старик Пфиффер, – потому что испытали все это на себе. Гортензия ничего не утаила и не прибавила, и я благодарю ее за красноречие. Никто не смог бы рассказать об этой ночи лучше.
Одилий, хоть и удивился порыву Гортензии, слушал ее речь с растущим удовлетворением, как и Биттерлинг с Карлманом. Ее слова не вызвали возражений и у остальных слушателей.
– Пойду запрягать пони, – обронил Лаурих в задумчивой тишине, наступившей после слов Пфиффера. Он не
