Это все?
– Да, это все. Марк Антонович, вы говорили, что мне надо будет сопровождать и охранять Елизавету Львовну…
– Думаю, раз в пару дней вам придется навещать ее.
– Я готов!
– Судя по вашему лицу, вы совсем не против этих новых обязанностей.
– Только если это нужно для дела!
– Вот именно, если это нужно для дела, – я поднял вверх указательный палец. – Осмелюсь напомнить, что у обсуждаемой нами особы есть законный муж, и сейчас недопустимо хотя бы в малейшей мере компрометировать ее репутацию, и так далекую от безупречности. В суде мы все будем как под лупой, и на той стороне обязательно сыщется какой-нибудь доброхот-свидетель из трактира, из лавки, из дома напротив, который поможет нашим врагам свести на нет все наши усилия. Так что осторожность превыше всего! Чтобы никаких вольностей! Ни полслова!
– Как скажете!.. Я же все понимаю… – вздохнул Данилевский.
Я вновь наполнил его бокал, и мы некоторое время сидели в тишине.
– И все же вы отлично все сделали, – нарушил я молчание. – Я обязан вам! Теперь мы готовы к следующему слушанию.
Данилевский вспыхнул, но не смог сдержать улыбку.
После приезда Элизы мы и вправду были готовы к следующему заседанию суда.
За день до него Конев принес мне в номер еще одну бумагу. Показывая ее мне, он сиял как начищенный пятак: это была копия заключения графолога, выполненного по распоряжению суда.
«…В представленном завещании серьезное сомнение у эксперта вызывает начертание буквы “веди” в подписи “Савельев”. В документе, поданном для изучения, упомянутая буква начертана согласно правилам грамматики – сверху вниз. В прочих же документах, представленных истцом Арбеловым для сличения, буква сия в своей фамилии всегда писана купцом Савельевым снизу вверх. Также рассмотренное завещание явно исполнено чернилами разного сорта, а плотность букв в словах, написанных в разных местах документа, неодинакова…» – читал я ровные тонкие строчки экспертного заключения и, признаться, с трудом верил прочитанному.
– Что ж, – выговорил я, возвращая лист Коневу, – неплохо, очень неплохо…
– Это не просто неплохо, – ответил адвокат. – Это отлично! У нас в руках еще один и, пожалуй, очень серьезный козырь для игры в суде.
– Надеюсь, это и вправду так, – сказал я, в свою очередь запуская руку в карман. – У меня для вас тоже есть один очень любопытный документ.
– Что такое? – Конев поправил на носу очки.
– Следующий ход с их стороны, – я протянул ему полученную парой часов ранее бумагу.
Адвокат, нахмурившись, пробежался взглядом по строчкам:
– Официальный вызов на аудиенцию к господину адъютанту московского обер-полицмейстера! В собственный дом самого начальника городской полиции!.. Однако же…
– Как вы думаете, стоит ли идти?
– Гм… Полагаю, стоит.
– Это может быть опасным?
– Едва ли. Если было бы иначе, к чему же тогда понадобились бы официальные бумаги? Только с любыми трапезами все же будьте поосторожнее!
Я укоризненно посмотрел на Конева:
– Что это значит? Он может приказать арестовать меня?
– Когда во всех газетах в мельчайших подробностях описана ваша тяжба с ним, не опасайтесь: он на это не пойдет. Это может выйти ему боком на ближайшем же заседании.
– Что же тогда?
– Предположу, что он просто намерен оказать на вас, так сказать, моральное давление.
– Как это?
– Ну, как… Показать свою власть, взглянуть на вас, плебея, с высоты своего поста, ослепить сиянием эполетов, заставить потеряться среди безликих рядов полицейских, стоящих навытяжку под блеском раззолоченной лепнины потолков дома господина обер-полицмейстера, скатиться в смущении со ступеней парадной лестницы… Словом, принизить он вас хочет, вселить в вас неуверенность, заставить усомниться в себе, дрогнуть и отказаться от своей цели, впечатлившись блеском его величия и всевластия…
– Надорвется стараться, – хмыкнул я.
– Это только отсюда так кажется, – покачал головой адвокат. – Оказавшись с таким противником лицом к лицу, да еще и в его логове, немногим удастся устоять и не спасовать. Впрочем, дабы подобного не произошло, предлагаю вам свою компанию в сопровождение.
– Вы хотите пойти со мной к князю? – удивился я.
– А почему бы и нет? – Конев вернул мне письмо.
– Но вас не пустят!
– А надо все равно попробовать! Я все еще ваш адвокат и при любой встрече, беседе, совещании и особенно в переговорах в рамках вашего дела я уполномочен представлять ваши интересы и быть с вами рядом. Если меня не пустят, я, так и быть, готов подождать в передней! А если бы включить в наше посольство еще и какого-нибудь репортера…
– Репортера?
– Да. Это совсем не помешало бы!
– Одного?
– Ну, хотя бы…
– А если дюжину? – вспомнил я вдруг о списке журналиста Крестова.
– Дюжину? – моргнув, переспросил Конев.
– Именно!
– Вы что же, вознамерились собрать перед домом обер-полицмейстера на Тверском бульваре толпу газетчиков?
– А почему бы и нет? Князь хочет повергнуть меня в смятение, так почему бы мне не ответить ему тем же?
– Тогда чем больше, тем лучше! Вам нужна моя помощь?
– Не беспокойтесь, я все устрою!
– Вот и отлично! – Конев хлопнул в ладоши, а потом бодро потер их друг об дружку. – Когда вы хотите идти?
– Его сиятельство приглашает меня завтра к полудню, – я снова взглянул на вызов.
– Тогда наутро соберемся заранее и вдобавок завизируем эту бумагу у околоточного надзирателя. Пусть и вправду все идет официальным путем!
На следующий день, ровно в полдень, я вынырнул из довольно внушительных размеров толпы, собравшейся перед домом московского обер-полицмейстера, и подошел к крыльцу его парадного подъезда.
Крупный трехэтажный дом казался приземистым, но, украшенный барельефами с виде львиных морд на стенах и рыцарских шлемов в основании кронштейнов-консолей, подпиравших большой решетчатый балкон, он отнюдь не был лишен тяжеловесного изящества; в здании находилась канцелярия главы городской полиции – фигуры заметной, призванной обеспечивать во вверенном ей городе спокойствие, порядок, чистоту и благочиние, а также личную и имущественную безопасность жителей.
Как и следовало ожидать, Конева со мной не пустили, и я перешагнул порог дома обер-полицмейстера в одиночестве.
Внутри, у подножия широкой мраморной лестницы с тяжелыми белыми колоннами, меня встретил слуга. Он с некоторым пренебрежением взглянул на предъявленное мною письмо и приказал ждать, оставив меня в шубе и шапке подпирать стенку у дверей в передней.
Я уставился взглядом в спину медленно поднимавшегося по лестнице слуги. Тот монотонно щелкал каблуками по мрамору, и казалось, что эхо разносит звук его шагов вдоль длинных, широких и холодных коридоров. Внизу осталась вязкая тишина, вверху же, если прислушаться, кроме стука каблуков можно было различить какую-то возню, будто крысы перескакивали по желобам водосточных труб – почти бесшумно, лишь едва слышимым царапаньем и писком выдавая свое
