– Иногда мы совершаем то, о чем потом жалеем всю жизнь. Давай, не будем, а?
Я поменял ступни местами, развернувшимся корпусом оседлав бедра лежавшей на животе царевны, которая царевной сейчас вовсе не выглядела. Она была похожа на мокрую ворону. Откинув ее руки, длинными движениями я принялся растирать открывшийся фронт работ – от четко очерченных ягодиц через тонкую талию к чуть ли не до разрыва натянувшим кожу лопаткам. Жалобно выпяченные ребра и позвонки сдвигались и почти хрустели под впивавшимися пальцами. От моих усилий тело царевны елозило грудью по траве, не смея ни возражать, ни сопротивляться.
– Не больно? – участливо снизошел я.
– Наоборот, возвращаюсь к жизни. – Вывернув голову, Марианна попробовала приподнять лицо. – Знаешь, не сдерживай себя.
Такая муть ударила по мозгам… Хорошо, что я не успел ничего сказать. Последовало продолжение, сменившее мои эмоции на равные, но другие:
– Отшлепай меня как следует.
– Чего?! В детстве мало… или много пороли?
– Не пороли. Но, говорят, это согревает.
А ведь и правда.
– Ну, если для пользы дела…
Как говорится, если женщина просит… Я вложил в остаточный «массаж» всю душу, все мысли и чувства по поводу забросившей нас сюда ситуации. Вид одного только замаха мог испугать насмерть. Ладони поочередно вздыбили мякоть, вызвав ответный эмоциональный «О-ох!». Полюбовавшись пошедшими волнами, я ехидно осведомился:
– Нормально?
– Как сказать…
– Тогда молчи. Сама напросилась.
Словно выбивая пыль и, заодно, все глупые мысли, я взбил вибрирующие выпуклости, как подушку. Естественно, в самый неподходящий миг восхитительной экзекуции царевнин язык ожил:
– Ты знаешь, что согреться можно ловилаской?
– А ты знаешь, что я могу бросить тебя и уйти один?
Да, я читал, что возбужденный человек забывает о холоде, мысли перенастраиваются на нечто более нужное для выживания человека как вида. Кстати, похожим образом, но только для выживания конкретного человека, работает отвлекающая шоковая терапия: например, можно без повода ударить замерзающего, и пусть он накручивает себя, злится и – греется.
Последнее, к сожалению, не пройдет, я и так отхаживаю бедную девушку что есть мочи, забыв о неравенстве сил. Застыдившись содеянного, я остановился, замахнувшаяся рука медленно опустилась.
– Бросить человека? Не сможешь!
– Хочешь проверить? – самым серьезным тоном спросил я.
– Ты не такой.
– И ты не такая, поэтому выбрось из головы все, что потом может встать между нами.
Марианна помолчала.
– Ты не сердишься? – раздалось примирительно.
– Сержусь. Зато согрелся.
Даже вдвойне сержусь, ведь я только сейчас понял, что со своей стороны царевна применила ко мне ту самую шоковую терапию.
После секундной паузы тихо донеслось:
– Как ты стал таким? Ну… вот таким. Настоящим.
– Приведу сказанные мне однажды слова моего папы: «Стараюсь жить так, чтобы, когда ты задумаешься о чести и справедливости, ты вспоминал обо мне». Я решил, что мои будущие дети должны хранить хорошую традицию.
Глава 5
– Нас сильно снесло. – Я разглядывал далекую противоположную сторону реки: пологий берег, кустарник, вдали – темная полоса леса. Ни огонька, ни строения, ни человека. До гор, недалеко от которых остался лагерь, топать и топать.
Умиравшие от усталости организмы требовали двух вещей: есть и спать, немедленно и одновременно. Марианна старалась идти пусть на шажочек, но сзади. Это она так стеснялась. Шла, шмыгая носом, и постоянно утирала его – красный и распухший. Только б не заболела. Даже так скажу: не заболела бы сильно. О себе я не думал, было некогда. По пути собирая хворост, мы двигались вдоль реки вверх по течению и старательно отводили глаза друг от друга – яркий свет и усталость сломали чувственную интимность, как любой отец подаренную сыну сложнотехническую игрушку. Я вздохнул: у меня в свое время это был радиоуправляемый вертолет.
Дым романтики развеялся вместе с ночью. Грязные ступни то скользили, то чавкали, минуя очередной овраг, завал или трясину, ссутулившиеся плечи вместе с остальными частями организмов мечтали о пристанище для ночлега. Одежду нам пока заменял прижимаемый спереди хворост для будущего костра. Огонь нам жизненно необходим, и при первой возможности я его добуду – как только мы отойдем подальше и найдем место побезопаснее.
Вдоль реки по округлым булыгам вела отличная нахоженная тропа, но мы двигались не по ней, а выше, прячась в тени деревьев. Мы прятались и от вероятного противника, что, возможно, присматривал за пограничьем, и от самих себя.
Перебираясь через очередную колдобину, царевна не выдержала:
– Есть хочется,
– Ешь листья. – Я указал на окружающие деревья. – Другой еды пока не вижу.
Сорвав несколько штук и пожевав, царевна их с горечью выплюнула.
– Фу!
– Бери самые молодые.
На некоторое время вопрос решился. Я тоже пробавлялся листочками, почками и молодыми побегами. Заметив, что Марианна входит во вкус, предупредил:
– Не переусердствуй.
– Чем больше съем, тем быстрее наемся, разве не понятно? Лошадь видел какая здоровая, а почему?
– Ну, если ты – лошадь…
– Разве нет? – Спутница потрясла набранной охапкой дров. – Кто еще будет тащить, что прикажут, идти, куда скажут, и при этом питаться одним сеном?
На секунду забыв об усталости, она юной кобылкой перескочила здоровенный овражек. Вдруг оказавшись впереди меня, форсировавшего преграду по старинке, по дну, Марианна резко засмущалась и пошла бочком, как лошадка на выездке. Я отвел глаза в другую сторону. Пусть играет в свои детские игры сколько влезет, мое дело – выживание.
– Если съесть много листьев, будут мучить диарея и обезвоживание, – сухо объяснил я.
– Что?
– Обезв…
– Нет, первое.
– Это… ну… – Я вновь выругал себя последними словами. – Есть другое слово – понос.
Чуть не подавившаяся Марианна посинела, закашлялась, и находившаяся в стадии пережевывания зелень полетела на землю.
– Предупреждать надо.
– Предупреждаю.
– Спасибо.
– Не за что.
– Вот именно, что не за что.
– Но ведь вовремя. Тебя же еще не?
– Пока не сказал, не тянуло.
Некоторое время мы шли тихо, прислушиваясь к себе. Вскоре царевна полюбопытствовала:
– У нас есть план?
