— Хай, Макки, — откликаюсь я.
— Форель сегодня просто обалденная! — говорит тот. — И даже несколько щук есть. Ты как знал, когда заглянуть, хитрец…
Торговцы сноровисто перебрасывают друг другу через прилавок свежую провизию — кажется, будто рыба сама взмывает в воздух. Затем её рассортировывают и обкладывают со всех сторон льдом.
— Хочешь сам поймать? — Макки, широко улыбаясь, машет мне хвостом большой скользкой рыбины, предлагая присоединиться к этой немудрёной забаве. Я отказываюсь: хватать сырую рыбу голыми руками не особо приятно, я не выношу резкий рыбный запах и всегда прошу завернуть мне покупки в несколько слоёв толстой бумаги.
— Ну, какие планы на праздники? — спрашивает Макки, подмигивая. — Будешь развлекаться с кем-нибудь?
— Никаких. Останусь дома.
— Какой ты зануда, Илия! В твои годы парни обычно только и думают о том, как бы склеить какую-нибудь симпатичную девчонку… Я в этом возрасте был уже дважды отцом!
— Меня это не интересует.
— Но ты ведь не гей?
— Нет.
— Тогда почему у тебя нет подружки?
“Есть”, — собираюсь было возразить я, но осекаюсь, понимая, что мне нечего ответить. Я всё ещё по привычке считаю Маришу своей, но ведь прошло уже достаточно много времени. Мы больше не вместе, ужасно глупо продолжать думать, что эта девушка до сих пор мне принадлежит.
— Моя подружка осталась в России, — только и говорю я.
— Она небось красотка? Русские девушки все хорошенькие, — он ухмыляется. — А как её зовут? Наверное, Наташа?..
Помимо рыбных рядов, я иногда заглядываю в пекарню “Pirozhky”, которую основала семья эмигранов из Латвии. Популяризация пирожков среди местного населения проходит успешно — в клиентах недостатка нет. Хозяйка пекарни Дайна за два года уже изучила мои вкусы и сейчас, не спрашивая, кладёт в бумажный пакет несколько ватрушек и вишнёвый пирог.
— Весёлого Рождества, Илья, — говорит она на прощание по-русски. На голове у неё — красный колпак Санты.
— И тебе весёлого Рождества, Дайна! — отвечаю я. Это всего лишь дань вежливости, никакого “весёлого Рождества” у меня не будет: просто очередной день — такой же, как и в будни. Не плохой, но и ничем не выдающийся.
Я еду домой и думаю о Марише.
Я вообще часто и много о ней думаю, хотя, наверное, не должен этого делать. Мне очень не хватает её, хотя во всех статьях на тему расставаний пишут, что самое трудное — пережить первые месяцы. Я скучаю по ней так же сильно, как скучал два года назад после переезда, и ужасно хочу её увидеть. Могу часами рассматривать фотографии в её инстаграме и те, что Мариша сама мне присылает. Она пишет, что тоже скучает. Должно быть, это ненормально, но мне совершенно не хочется начинать отношения с кем-нибудь другим, хотя, как ни странно, местные девушки постоянно со мной флиртуют. Я просто не могу вообразить рядом с собой никого, кроме Мариши…
Вероятно, нужно ещё какое-то количество времени — недель, месяцев или даже лет, чтобы меня отпустило. Когда-нибудь обязательно отпустит. А пока я всё так же ежедневно слушаю онлайн её программу на радио — правда, из-за разницы во времени иногда пропускаю отдельные выпуски, потому что не всегда в тот момент нахожусь за компьютером.
Мой отпуск слишком короткий для того, чтобы проводить его в России, но я надеюсь, что в следующем году мне это непременно удастся. Я ещё ни разу не видел младшую сестру вживую, только на фото, которые присылает мама. Тимур уверяет, что Настя — самая красивая девочка на свете. Мне сложно судить, все маленькие дети выглядят на одно лицо, но, по-моему, сестра похожа на своего отца — такая же рыжая и улыбчивая.
А ещё я скучаю по Русу. Он расстался со своей девушкой Лёлькой и сейчас немного хандрит, но в целом дела у него идут отлично. Собирается прилететь ко мне в гости весной, чтобы “затусить как в старые добрые времена”, говорит он.
Я проезжаю мимо штаб-квартиры компании “Амазон”, которую называют одной из самых необычных архитектурных построек в мире корпораций. Напротив расположился Banana Stand, где каждый прохожий может получить банан совершенно бесплатно. Завидев меня, чернокожий баниста делает приглашающий жест, но я только качаю головой: не люблю бананы.
А уже за следующим поворотом — дом, в котором я живу.
Работодатели оплачивают мне съёмную квартиру с одной спальней — в России она считалась бы “двушкой”, а здесь принято оценивать жильё по количеству спален. Гостиная соединена с кухней: зона, где готовят еду, отделена от жилого помещения небольшой стойкой, которую называют breakfast counter, потому что за ней действительно удобно завтракать на скорую руку, не накрывая на стол. Мне очень нравится, что все американские раковины оборудованы диспоузером — измельчителем бытовых отходов. Этот прибор, установленный в слив мойки, за секунды превращает остатки пищи в порошкообразную массу, которая смывается в канализацию вместе с водой. Это удобно и экологично.
Прачечная находится в подвале, там же расположены электросушилки для белья. Для всех жильцов дома установлены свои правила: не шуметь после одиннадцати ночи, не плавать голышом в общественном бассейне, не менять замки без согласия собственника, не курить в помещении и убирать за своими собаками. За два года у меня ни разу не возникло желания нарушить какое-либо из этих правил, а Рус смеётся и говорит, что я просто до безумия скучно живу.
Останавливаю велосипед и вдруг замечаю возле дома девушку, чем-то напоминающую Маришу. Нет, не так — она выглядит настолько Маришей, что у меня пересыхает во рту. Те же волосы, та же фигура… Я подхожу ближе и начинаю сомневаться, не галлюцинация ли это. На девушке пушистый голубой свитер, которого у Мариши точно раньше не было, но при этом абсолютно такая же улыбка и ямочки на щеках. Более того, она делает шаг навстречу и произносит по-русски тем самым голосом:
— Привет, Илья.
Я замираю на месте, пытаясь осознать тот факт, что это действительно она.
— Что ты здесь делаешь? — спрашиваю я.
Мариша пожимает плечами:
— Хотела устроить сюрприз…
— Ты же знаешь, что я не люблю сюрпризы, — зачем-то говорю я, хотя на самом деле мне сейчас хочется орать во всё горло, смеяться, подпрыгивать на месте и вообще совершать одновременно кучу глупых вещей, несвойственных моему возрасту.
— Знаю, — кивает она. — Так ты… не рад?
— Очень рад… — не успеваю я договорить до конца, как в ту же самую секунду она меня обнимает.
Я не испытываю желания отстраниться или отшатнуться — наоборот, сам крепко обнимаю её в ответ.
Где-то в груди у меня всё сжимается и болит, а в глаза словно насыпали песка, но в то же время я чувствую себя очень хорошо. Странное сочетание ощущений… Как будто ешь одновременно и горькое, и сладкое.
— Визу дали в самый последний момент, — бормочет она, уткнувшись лицом мне в шею. Её лёгкое дыхание согревает кожу. — Я не хотела тебя напрасно обнадёживать, боялась, но… очень мечтала встретить этот новый год вместе с тобой.
