Белое чело – сиянье серебра.Прекрасные глаза,Полумесяцами брови.Красотой она подобна молодому месяцу.Безупречен изгиб прекрасных плеч.От грудей исходит пьянящий аромат граната.Совершенна полнота этих двух плодов,И манит к себе ее гибкий стройный стан!
Вслед за поэтами XIX века, которые сохраняли чувственный образ красавицы средневековой литературы, авторы исторических романов воссоздавали красоту прошлого в другом жанре и в условиях другой социальной системы (коммунистической).
Начиная с «Отган кунлар» («Минувшие дни»), первого узбекского романа (1922), написанного Абдуллой Кадыри (Джулкунбай), сюжет которого целиком посвящен трагедии полигамного брака, тянется эта знакомая картина: «Ее черные косы разметались в беспорядке по подушке; черные как смоль глаза с густыми загнутыми ресницами были устремлены в одну точку, словно изучая что-то… черные изящные дуги прекрасных бровей вдруг изогнулись, нахмурившись, словно испугавшись чего-то… луноликое, без малейшего изъяна, белое лицо покрылось легким румянцем, словно от смущения… И она, откинув одеяло белыми руками, коснулась черной родинки справа от прелестного носика, нарисованной непревзойденно искусной рукой природы, подняла голову с подушки и села. Под желтой сатиновой рубашкой чуть приподнялись ее молодые груди… Этим ангелом в девичьем теле… была Кумушбиби!»
Не менее поэтичен образ возлюбленной, выведенный в «Абае» (1942–1947) Мухтара Ауэзова. Основная тема романа при этом остается все той же – несчастье, исходящее от договорных браков: «Серебряные шолпы (подвески) позвякивали в ее косах, розовый румянец щек подчеркивал чистоту ее кожи. Входя, она улыбалась сдержанной и все же игривой улыбкой, приоткрывая ровнехонький ряд зубов… [у нее] был такой же подбородок [как у прежней возлюбленной], округлый и изящный, такие же черные шелковые волосы… такой же носик, чуть вздернутый в вызывающей очаровательной манере. Ярко-красные губы, изящно очерченные и ребячливые, черные брови, протяженной линией поднимающиеся к вискам, как крылья ласточки… Она походила на восходящий молодой месяц – новый, и все же тот же самый».
Изображая идеал женской красоты, поздние чагатайские поэты и новые авторы исторических романов воспроизводили образы средневековых шедевров, творя в манере автора поэмы «Фархад и Ширин» Алишера Навои (1484). Среди 5600 рифмованных двустиший (бейтов) этой поэмы содержатся такие строки, посвященные героине Ширин:
Злоумышляла с бровью будто бровь,Как сообща пролить им чью-то кровь.
А губы – нет живительнее губ,И нет сердцегубительнее губ!
Как от вина – влажны, и даже видИх винной влаги каждого пьянит.
Хоть сахарные, но понять изволь,Что те же губы рассыпают соль,
А эта соль такая, что онаСладка как сахар, хоть и солона.
А родинка у губ – как дерзкий вор,Средь бела дня забравшийся во двор,Чтоб соль и сахар красть.
И о ресницах нам сказать пора:Что ни ресничка – острие пера,
Подписывающего приговорВсем, кто хоть раз на пери бросит взор.
А стан ее – розовотелый бук,Нет, кипарис, но гибкий, как бамбук.[2]
Изысканные образы Алишера Навои не имеют ничего общего с атрибутикой, которой пользовались народные сказители. Они тоже рассказывали романтические истории о Фархаде и Ширин или Лейле и Меджнуне, которые пользовались любовью во всей Средней Азии. Эти истории о неразделенной любви стали основой для жанра сентиментальной трагедии, принятого джадидами в начале 1900-х годов с дидактической целью модернизации среднеазиатской семьи и социальной жизни.
Привыкнув изображать своих женщин в традиционном стиле, писатели тем не менее охотно приспосабливались к чужой реальности, которую олицетворяли русские девушки. Они производили сенсацию, появляясь на публике свободно, без паранджи. В 1898 году Садриддин Айни изложил в стихах на таджикском языке свое восторженное изумление при виде циркачки по имени Нина:
Благоухающей прошлой ночьюЯ увидел [ее] в цирке и поразился.Это дитя Европы, русское диво.Ее плечи и грудь, как белые нарциссы.Ее лиц прекрасен.Этому юному существу четырнадцать лет.Как бы хотел робкий мужчина оказаться в ее объятиях.Она – утешение души, она душа Вселенной,Стройный кипарис в летящих одеждах.Если хочешь забыть свое имя,О Айни, выпей кубок во славу этой баловницы!
Нина у Айни не более поражала местное население, чем Лиза Махмуда Ходжи Бехбуди. В пьесе Бехбуди «Отцеубийца» героиней является русская проститутка, обслуживающая «местных» и, следовательно, пользующаяся дурной славой. Но узбекские обожатели говорят о Лизе высокопарным языком, в традиционном среднеазиатском амурном стиле:
Друзья, я выпил вина и вспомнил о нежной Лизе. О дорогая Лиза!О Лиза дорогая, дорогая Лиза, где ты?Судьба-тиранка заставила меня страдать из-за разлуки с ней.Аллах всемогущий, невозможно, чтобы она не пришла [ко мне].
Подобные поэтические стереотипы побудили писателя-джадида Абдурауфа Фитрата создать сатиру на поэтов направления «соловей-роза» и их нереальных женщин и высказаться за поэзию здравого смысла. Такова его поэма на таджикском языке «Бич предостережения», написанная в 1914 году:
