Наконец Нельсон решается и пишет обстоятельное письмо, в котором раскрывает Эмме свои планы относительно их общего будущего. Письмо это достаточно объемно, однако весьма важно для понимания отношений двух влюбленных и искренности чувств Нельсона.
«Итак, моя дорогая, родная жена — именно такова ты для меня перед Господом. Я могу откровенно говорить о своих чувствах, потому что уверен, что Оливер (флаг-капитан Нельсона. — В. Ш.) доставит это письмо тебе лично. Ты знаешь, дорогая Эмма, нет в мире ничего такого, чего я не отдал бы за возможность совместной жизни и чтобы наше дорогое дитя было с нами. Я твердо верю, что эта кампания принесет мир и мы отправимся в имение Бронте. За двенадцать часов мы пересечем море и освободимся от всей чепухи, от друзей или тех, кто ими притворяется. Ничто меня не остановит, кроме определенного события. Я уверен, что ты думаешь так же, потому что если все дела не уладятся, то сотня языков начнет работать и лить разного рода клевету в случае моего развода с ней — что я сделаю с удовольствием, как только мы будем вместе, я больше не хочу ее видеть. Значит, нам надо как-то потерпеть, пока умрет твой «дядя» или пока мы сможем уехать из страны. Люблю тебя, никогда не любил никого другого. Никогда не получал клятву верности ни от кого, пока ты мне не дала эту клятву. И ты, благодарение Господу, никогда не клялась кому-то другому. Я думаю, еще до конца марта мы вернемся, возможно с победой, которая обеспечит нашим трудам блестящее завершение. Представь себе, что будет чувствовать моя Эмма, увидев возвращение ее дорогого, любящего Нельсона невредимым — может быть, чуть больше прославленным. Никогда, если это будет возможно, не буду я покидать корабль ради приглашений на ужины; я буду сходить на сушу только по долгу службы. Пускай всю славу забирает себе сэр Хайд, я ему не завидую. У меня в сердце только два самых дорогих мне объекта — ты, любимая Эмма, и родина, а сердце мое чувствительно и правдиво. Доверься мне, и я никогда не подведу. Я сжигаю все твои письма, хотя они мне и дороги, и делаю это ради тебя. Надеюсь, что ты сжигаешь мои: пользы от них никакой, но если их украдут или потеряется хоть одно — это навредит нам обоим. Сплетни будут на языках у всего света — быстрее, чем нам хотелось бы. Ты можешь легко вообразить, как я скучаю — и по тебе как человеку, и по нашим беседам. Какие чувства меня одолевают, когда я думаю о тебе в постели! Я горю как в огне от одной мысли об этом, а в жизни буду гореть еще больше. Уверен, что моя любовь и желание — только для тебя, и если подойдет ко мне раздетая женщина и я дотронусь до нее рукой — пусть эта рука отсохнет. Нет, мой ум, душа и сердце — все живет в гармонии и любви к родной, дорогой и любимой Эмме, я — ее искренний друг, друг ее близких, друг всего Эмминого… Любовь моя, мой милый ангел, жена моя, данная Небом, самая дорогая, единственная, верная жена — до самой смерти…»
Перед началом новой морской кампании Нельсон урегулировал свои финансовые дела, в том числе и с Фанни. Свой годовой доход, который был равен четырем тысячам фунтов, он разделил поровну. Половину этих денег он оставил себе и Эмме, а половину отписал жене, которая могла теперь жить совершенно безбедно. Одновременно он составил и завещание на случай своей смерти, где также завещал Фанни половину всего, что имел.
— Ты, Горацио, поступил на редкость великодушно! — заметил его друг Александр Дэвисон, которого Нельсон попросил заняться его финансовыми вопросами.
— Я благодарен Фанни за все, что она сделала для меня в жизни, а потому не хочу, чтобы она меня поминала недобрым словом! — ответил Нельсон. — Все должно быть решено по справедливости!
Тогда же он написал и свое последнее письмо жене: «Уходя в поход, я сделал для тебя все, что в моих силах, и если я умру, то ты убедишься, что то же сделано и относительно будущего. Поэтому мое единственное желание, чтобы меня предоставили самому себе».
Глава семнадцатая
КОПЕНГАГЕНСКИЙ РАЗГРОМ
В преддверии новой военной кампании Нельсон стал вице-адмиралом, правда, пока самым младшим на всем британском флоте. Производство в вице-адмиральский чин было весьма достойное и вполне соответствовало средиземноморским подвигам Нельсона. Что же касается его назначения, то оно могло быть и более высоким. Отныне Нельсон становился младшим флагманом главнокомандующего создаваемого Балтийского флота адмирала Хайда Паркера.
И Нельсон, и Паркер имели равный чин вице-адмирала синего флага, однако, согласно данным «Нэйви лист»[21], Паркер имел преимущество в старшинстве. Если Нельсон замыкал список вице-адмиралов синего флага под восемнадцатым номером, то Паркер был в том же списке одиннадцатым.
6 марта 1801 года Нельсон на 74-пушечном «Сент-Джордже» перешел из Плимута в Ярмут, где формировался новый флот. Едва «Сент-Джордж» бросил якорь на рейде, вице-адмирал Паркер пригласил своего младшего флагмана на обед. Казалось бы, что здесь такого? Обычная вежливость. Но Нельсон приглашение проигнорировал.
— Передайте сэру Паркеру, что я не имею возможности его посетить, ибо мой корабль — мой дом! — заявил он прибывшему за ответом адъютанту, подчеркивая, что готовящемуся к походу адмиралу надлежит находиться на корабле.
Паркер, разумеется, нанесенного оскорбления не забыл, а потому в дальнейшем делал все возможное, чтобы отомстить своему дерзкому заместителю.
Почему Нельсон поступил сколь вызывающе, столь и неразумно? Однозначного ответа на это биографы не дают, однако можно предположить, что в его отказе была обида за то, что не его, а Паркера назначили командовать флотом. Помимо этого Нельсон не уважал своего нового начальника, не без оснований считая его совершенно негодным к настоящей морской войне.
В марте 1801 года пал кабинет Уильяма Питта Младшего и премьер-министром Англии стал Эддингтон. Кресло первого лорда Адмиралтейства вместо ушедшего в отставку Спенсера занял давний наставник и друг Нельсона адмирал Сент-Винсент. К себе в Адмиралтейство граф забрал и капитана Трубриджа. Нельсону никто никаких предложений не делал, да он, вероятнее всего, туда и не рвался. Если о чем и мечтал Нельсон, так это о должности главнокомандующего, дающей право на полную самостоятельность в действиях. Однако и здесь граф Сент-Винсент ничем помочь Нельсону не мог, так как для отставки Паркера и назначения Нельсона не имелось никаких оснований. Любые действия вызвали бы неминуемый скандал, ведь у Паркера тоже имелись связи, и весьма немалые.
В свое время, определяя Паркера начальником Нельсона, граф Спенсер высказался так:
— Этим назначением я уравновешиваю азарт и экспансивность Нельсона спокойствием и дисциплинированностью Паркера!
В британской военно-морской среде, однако, на сей счет говорили несколько иначе:
— Идея назначить Нельсона в подчинение Паркеру равнозначна упряжке из двух лошадей, в которой скаковая лошадь поставлена позади престарелого деревенского мерина!
