В 11½ часа вечера.[…] Я чувствую, что счастлив, счастлив, счастлив, как я повторял тебе это недавно, когда мы были одним, что люблю тебя и любим ангелом, которого Бог мне послал для счастья моей жизни. Я хотел бы только, чтобы он дал мне однажды возможность жить лишь для тебя и иметь возможность делать bingerle, без страха перед последствиями, но с надеждой иметь их, что также стало одной из моих идей фикс, и о чем ты говоришь мне в своем вчерашнем письме по поводу своего сна.
Но как ты можешь просить у меня за это прощения, когда ты знаешь, что я был бы на вершине счастья, если бы смог дать его тебе. О, да, я почувствовал, что наши молитвы во время обедни были одинаковы, совершенно одинаковы, и что мы хотели бы иметь возможность молиться вместе, как в Париже [362].
Я, как и ты, никогда не забуду это блаженство и покой, которые давало мне твое присутствие, и в своем воображении я по-прежнему вижу перед собой твое лицо, как и тогда. Да, конечно, чувство взаимного обожания, которое составляет наше счастье, растворится с нами в могиле, но даже в загробном мире будем ощущать мы, что любим друг друга, как и здесь. А пока ты стала моей жизнью, а я – твоей. Именно так и ничего более.
О, мой ангел, как я расстроен неприятностями в связи с нашими встречами в санях, которые, по сути, безусловно, более невинны, чем те, когда мы останавливаемся для беседы во время пеших прогулок, и я признаюсь, что я всегда делаю это с опаской, в частности из-за сплетен, которые могут пойти по этой причине. В этой связи мне кажется, что Михаил [363] был несправедлив к нам, ибо как можно упрекать нас в том, что мы встретились на улице в санях, когда все встречаются гораздо чаще на самых оживленных улицах.
Замечания же, сделанные на твой счет княгиней Бенкендорф [364], напротив, доставили мне большое удовольствие, ибо ты знаешь, что я счастлив и горд, когда слышу, как отзываются хорошо о моей обожаемой шалунье, которую я люблю страстно, и принадлежать которой я счастлив и горд. […]
Завтра я надеюсь, что мы сможем увидеться в 2 часа, как обычно, а в четверг нам придется потерпеть до 8 часов вечера. Перед отъездом на охоту завтра вечером в 9 часов я еще рассчитываю сходить в русскую оперу [на] «Фенеллу» [365], куда они тоже собираются, а в среду, вернувшись около 9 часов вечера, я пообещал отправиться прямо в итальянскую оперу, на бенефис Марио.
Я молю тебя, милый друг, отправь мне свое письмо не завтра вечером, а в среду утром по почте, или же вечером с нарочным, чтобы я имел возможность утешиться и узнать твои последние новости. Теперь пора […]
Пойду Богу молиться за нас и лягу как всегда, мысленно прижимая тебя, ангел мой, к своему сердцу.
Твой навсегда.№ 5. Александр II – княжне Екатерине Долгоруковой
СП. вторник 30 января/11 февраля 1868 года, в 10 ч. утра.Не обвиняй меня в нежелании, просто у меня не было возможности отправить тебе это письмо сегодня утром. Я люблю тебя больше, чем когда-либо прежде. […]
В 4 часа пополудни.Хотя я вернулся с прогулки еще в 3 часа, но лишь теперь я, наконец, могу приступить к своему любимому занятию с утра у меня было чрезвычайно много работы, а потом дантист терзал меня с 12½ до 2 часов, и в результате только теперь мне удалось прочесть все, что было нужно.
Нет нужды говорить тебе, милый ангел души моей, ибо ты должна была это почувствовать и увидеть в моих глазах: все счастье, что я испытывал во время наших встреч и наших бесед, и я прекрасно видел в выражении твоих глаз, что ты разделяешь его с принадлежащим тебе существом, которое дышит исключительно тобой. Ах! Как же мне тяжело было от тебя оторваться и не сметь тебя встретить потом в сенях.
Я полагаю, что это все воистину слишком жестоко для нас! Я думаю, ты видела, как мы гуляем по саду, где я сделал круг в полном одиночестве, а затем вернулся домой. Надеюсь, волнение, о котором ты давеча мне говорила, не было серьезным, ибо все это чрезвычайно меня угнетает. Теперь позволь мне поблагодарить тебя за твое милое письмо, полученное этим утром, которое я только что перечитал, полный счастья. Судя по тому, что ты мне написала тем же вечером, вернувшись с бала, я вижу, что впечатления у нас были одинаковыми, и все наши мысли и желания во всем совпадают. […]
