Этот мир никак не изменился, и в подчеркнутом его постоянстве угадывалась претензия на вечность…
От транспортника Герман завернул на КП, чтоб забрать свою одежду из кабинки, и только вошел в двери, как услышал приказ по громкоговорящей связи:
– Майору Шабанову трехминутная готовность! Машина номер шестьдесят один. Доложить исполнение!
Он решил, что это розыгрыш, возможно, товарища Жукова, торчащего на КП, откуда уже разошлось все начальство, и потому преспокойно направился к своей кабинке, однако увидел сквозь стеклянную стену, как техники в тревожном порядке расчехляют МИГ с указанным бортовым номером. То есть команда прошла по службам, а это уже не шутки!
Испытывая внутреннее противление и одновременно повинуясь обязанности, доведенной до инстинкта, он загнал себя в высотный комбинезон, тот самый, обношенный, прошедший огни и воды, сунул ноги в ботинки – опять шнуровать некогда! – выхватил из своего узла гермошлем и побежал к машине. Времени потерял много, будто молодой, и техник, стоя на стремянке перед открытым фонарем, показывал на пальцах количество оставшихся секунд. Шабанов запрыгнул в кресло, с его помощью запрягся в ремни, кислородную маску, подсоединил радио и стал включать бортовые системы, ожидая, когда техник опустит колпак и уберет стремянки, но тот заметил надпись на стекле гермошлема и, заботливый, поплевал и принялся оттирать ее рукавом. Герман отпихнул его, дернул фонарь и запросил запуск.
Все-таки он рассчитывал, что Ужнин просто решил встряхнуть его, кинуть с корабля на бал (или наоборот), чтоб почувствовал армейские будни, чтоб служба медом не казалась, и дело до запуска не дойдет. Однако услышал отчетливое:
– Запуск разрешаю. Четвертая дорожка. Старт со второй полосы.
Это был «короткий» вариант взлета, как на перехват цели. После запуска и быстрого прогрева он вырулил к старту, все еще надеясь, что прозвучит обычный отбой, однако едва поставил машину на «зебру», как последовало добро на взлет. Шабанов плотнее угнездился в кресле, включил форсаж и через несколько секунд был в воздухе, земля ушла вниз, замедлила бег и на высоте тысячи метров начала отставать. Он сбросил газ и пошел на разворот: теперь Ужнин должен был поставить задачу.
Полный круг он сделал в полном молчании Земли.
– Слушай, Герман Петрович, – наконец-то позвал Ужнин совершенно не командирским голосом. – Сегодня двадцать пятое мая, в нашей школе был последний звонок, всех сюда привели, на аэродроме стоят, войди в зону, так увидишь… Накануне у них опрос был, анкетирование, и вот какие результаты. Три процента хотят выучиться на экономистов, еще три – на юристов. Сорок четыре процента мальчиков желают стать бандитами и сорок один – милиционерами. Остальные не знают, что делать. Шестьдесят восемь процентов девочек идут в проститутки, двадцать четыре в фотомодели, семь в модельерши и один процент затрудняется ответить. И никто не пожелал стать летчиком. Я их вижу в окно, Петрович. Они стоят такие же, как мы когда-то с тобой. Они еще совсем дети, но уже не хотят летать… Думаю, потому, что еще ни разу не видели самолета в небе, а тем более высшего пилотажа. Будь добр, покрутись над нами, покажи, что можешь.
Шабанов выслушал его молча, спикировал на командный пункт, затем ушел почти вертикально вверх и там из боевого разворота сразу же пошел в штопор.
Рассмотреть землю и детей на бетонке мешала надпись, сделанная кровью на стекле…
Эпилог
Он возвращался из командировки вечером, четвертого июня, и вспомнил об этой дате, когда пассажирский самолет заходил на посадку на военный аэродром в Пикулино. Прошел ровно месяц, как он в одиночку поднял в воздух МИГарь, оборудованный «принцессой», всего один месяц! За это время в Забайкалье успели лишь распуститься листья на деревьях, зазеленела и немного поднялась трава между взлетными полосами, и еще даже ничего не цвело, потому что вслед за теплой весной началось холодное, неустойчивое лето. Из монгольских степей и высокогорных пустынь ночами дул холодный ветер, напрочь выстуживал нагретую за день землю, бывало, что вымораживал лужицы, оставшиеся после коротких, летних дождиков, приносил непривычные запахи чужого пространства, и единственное благо было от него – выдувал из лесов, из кустарников, низких мест и болот всех кровососущих тварей, появившихся при теплом солнце.
На сей раз они летали вдвоем с Ужниным, по другому, долгому маршруту, и едва сдали машины представителю Росвооружения, как были тут же переодеты в цивильное, погружены в крытый автомобиль, перевезены в гражданский аэропорт и там, по чужим документам, еще до рассвета посажены в пассажирский самолет, летевший транзитным рейсом. Не то что сафари на слонах или обещанные маркитантом экскурсии по стране и ужины в ресторанах не состоялись – их даже в солдатской столовой не покормили, краем глаза не дали взглянуть на древнюю, загадочную страну, живого шофера-индуса толком в темноте не рассмотрели. Ни подарков, ни сувениров – даже спасибо впопыхах никто не сказал. Единственное, что осталось на память об Индии – одежда, показавшаяся в темноте богатой и добротной: костюмы, ботинки, плащи и шляпы. Правда, разглядывать было некогда, в самолете же было сонное царство, и они лишь определили, что цвет всей одежды – черный и только рубашки белые.
– Мы с тобой как похоронная команда, – пошутил Ужнин, когда уже сидели в креслах.
Они уснули, не дождавшись ужина, поскольку оба вымотались, и даже вечный голод отошел на задний план. Когда же рассвело и они проснулись уже над территорией родного государства, долго и весело смеялись, привлекая к себе внимание пассажиров: пиджаки оказались пошитыми на Саратовской фабрике, ботинки на «Скороходе», а фетровые шляпы сваляны на частном предприятии в селе Косорылово Рязанской области.
То ли Росвооружение поскупилось, то ли служба безопасности перестраховывалась и продумывала все до мелочей…
Еще спускаясь по трапу, Шабанов увидел на второй и третьей полосах пару только что приземлившихся МИГов с тормозными парашютами. Оба заруливали на стоянку: кажется, в полку появилось топливо и начались учебно-тренировочные полеты.
Ужнин насторожился, заворчал по-хозяйски:
– Чего это они разлетались тут без нас? Да еще парами… Начальник штаба, есть у нас полеты в паре по плану?
– Вообще на сегодня никаких нет, – отозвался Герман. – Кроме рулежки…
– Пойдем разберемся! – Командир полка напялил плащ и, сунув руки в карманы, направился к стоянке. – Стоит на сутки оставить хозяйство, как тут же самовольство и бардак. Делают что хотят! Командиры, мать их!.. Запомни, Шабанов: никогда не выпускай вожжи. За малейшее ослушание секи, как раньше холопов секли. В авиации иначе порядка не будет. Они же все пилоты! Летчики! Им летать надо!
Он совсем не умел носить гражданское, выглядел обряженным пнем – все болталось, шляпа не по размеру прыгала на ходу, полы плаща попадали между ног, путая и стесняя движения.
Истребители зарулили на стоянку, техники подкатили стремянки, начали съем тормозных парашютов и вызволение пилотов. На подходящих двух гражданских обратили внимание и узнали, когда оставалось метров двадцать. Один из сошедших с борта встрепенулся, снял гермошлем и пошел навстречу, однако Ужнин признал обоих пилотирующих, натянул шляпу на глаза и потащил Шабанова в сторону.
