Дверь в спальню была закрыта со вчерашнего вечера.
Он натянул джинсы. Сходил в ванную, собственноручно опустил после себя сиденье. Интересно, чем люди занимаются в это время дня, если их не вызывают на работу? Или если не тренируются? Смотрят утренние передачи? Газеты у него не было, а включать телевизор он не стал, чтобы не будить Элизу.
Кофе. Он сварит кофе, только не очень крепкий.
Он принялся задело, но хватило его ненадолго, руки сами опустились. Дункан уставился в окно над раковиной. Сегодня вода была очень спокойной, ровной, словно зеркало, только одинокая рыбацкая лодочка морщила ее гладь.
С чего он вчера так на нее взъелся? А если бы Элизе удалось найти улики против Лэрда и Савича, он бы выставил себя таким же дураком и так же принялся ее оскорблять? Или расхваливал бы ее мужество, превозносил за принесенное в жертву личное счастье?
Или на самом деле он вымещал на ней свои неудачи? Ведь он сам, несмотря на весь свой опыт, несмотря на дипломы, содействие полиции, тоже не смог вывести этих преступников на чистую воду.
А ведь ему не приходилось для этого жертвовать собой. Как Элизе.
Кажется, им в большей степени владела ревность, а не гнев. Вот почему он и завелся. Разозлился, потому что не мог выносить мысли о ней и Като. О ней с любым другим мужчиной. Кроме себя.
Раздумывать над этим он не стал. Оставил на столе бумажный фильтр и кофейник и пошел в спальню. Решительно распахнул дверь.
Она лежала спиной к нему. Услышав скрип, Элиза оторвала голову от подушки, повернулась на спину и посмотрела на дверь. Увидела Дункана, приподнялась на локтях.
— Что-то случилось?
— Нет.
Она посмотрела в окно.
— Сколько времени?
— Рассвет начался.
— А.
Повисла пауза. Они смотрели друг на друга. Только звук их дыхания нарушал тишину в по-утреннему сумеречной комнате. Дункан подошел к кровати. От Элизы шел теплый, сонный запах. Она была в пижаме, которую купила вчера. Хлопковая маечка мягко обрисовывала грудь. Он хрипло прошептал:
— Ты притворялась?
Несколько секунд она недоуменно смотрела на него, потом поняла: — Да. У него екнуло сердце.
— Каждый раз, когда исполняла супружеский долг. — Она тряхнула головой, хрипло прибавила: — Но не с тобой.
Он шумно, с облегчением выдохнул. Не сводя с нее глаз, расстегнул джинсы, снял, потом стянул трусы. Приподнял легкое одеяло и лег рядом с ней, взял ее лицо в свои ладони.
Прижался лбом к ее лбу, вдохнул ее запах.
— Он твой муж.
— Формально. Но я ему не жена.
Она чуть повернула голову и прикоснулась к его губам, поддразнивая. Он прорычал какой-то победный вопль и поцеловал ее. Пальцы зарылись в ее коротко остриженные волосы. Но эта страсть была нежной, она не ослепляла.
Они долго целовались, то глубоко и страстно, то просто прижимались друг к другу губами. Наконец он поднял голову и посмотрел ей в лицо, разрумянившееся уже не только от сна.
— Позволь… — Она отстранилась, сняла легкую пижаму и сразу же крепко его обняла. Теперь ничто не мешало их прикосновениям. Они разом вздохнули от наслаждения и снова слились в поцелуе.
Оружие Дункана было наготове, твердо упираясь в нее, и когда закончился долгий поцелуй, они уже не могли остановиться. Он приподнялся, чтобы посмотреть на нее. Прекраснейшая. Он скользнул пальцами по волосам у нее на лобке и плоскому животу, погладил груди.
Потом нежно сжал одну, обхватил сосок губами и стал ласкать. Она согласно положила ладонь на его руку, а другой прижала к себе его голову. Ее вздохи указывали ему путь, стоны подсказывали, как лучше действовать; в самые проникновенные моменты она приподнимала бедра и шептала его имя.
Он покрыл ее поцелуями плечи, грудь и живот и спустился к бедрам. Скользнув ладонями под бедра, он приподнял и прижал ее к своему лицу, зарылся в мягкие волосы. Произнес ее имя, божественное, любимое, единственное.
Наконец, когда губы увлажнились от ее сока, он приподнялся, поцеловал ее рот и одновременно глубоко вошел в нее. Он думал, он ясно все помнит. Ничуть. Это было лучше, чем воспоминания. Она обхватила его целиком, стиснула. Жаркая и тесная. Женщина. Элиза.
Он согнул ей одну ногу и прижал к груди, чтобы усилить наслаждение, и начал толчки. Кончиками пальцев она ласкала ему поясницу, ягодицы, складку между ними. От этих прикосновений можно было сойти с ума.
Его толчки становились быстрее и глубже. Он хотел было остановиться, продлить наслаждение. Но до оргазма оставалось рукой подать. Он просунул руку вниз между их телами, надавил кончиком пальца, быстро заскользил им по кругу.
Ее тело выгнулось дугой. Она выкрикнула его имя и стиснула в объятиях.
Опустошив себя в нее, он подумал: «Разве может быть неправильным то, что приносит такое настоящее, совершенное наслаждение?»
Они лежали лицом к лицу на одной подушке. Она держала в своей руке его обмякший пенис; каждый раз, когда ее большой палец дотрагивался до его головки, по всему телу Дункана разливалась волна удовольствия.
— Я не мог больше сопротивляться, — сказал он. Она с легкой грустью взглянула на него:
— Ты будешь жалеть о том, что сделал? Он прижал ее к себе, шепнул ей в волосы:
— Нет. Нет. Что бы ни случилось, я об этом не пожалею.
Они поцеловались. Когда они оторвались друг от друга, он сказал, криво усмехнувшись:
— После того, что я вчера наговорил, прийти к тебе было большой наглостью. Почему ты не выгнала меня к чертовой матери? Не велела оставить в покое?
— А вдруг ты бы послушался?
— Ты не хотела, чтобы я убирался к чертовой матери и оставлял тебя в покое?
— Увы, нет.
Они радостно улыбнулись друг другу. Его ладонь лежала у нее между бедер. Он слегка ее напряг.
— Элиза, дело ведь не только в этом.
— Правда?
Он покачал головой.
— Может быть, когда я тебя увидел впервые, это и было правдой. Но даже когда я узнал, кто ты, когда решил, что после этого торжественного ужина никогда больше не увижу тебя, я думал о тебе. Везде, всюду. В ту ночь, когда умер Троттер, я понял, почему. Ведь это было так очевидно. У тебя был такой вид… Покинутый. Одинокий. Печальный.
Она погладила его по щеке.
— Ты богатая светская дама, с влиятельным красавцем-мужем, который носит тебя на руках. Я не мог понять, почему у тебя такой несчастный вид… Господи, я только сейчас нашел верное слово. Испуганный. Ты была испуганной. И хотя ты была главной подозреваемой, первым делом мне захотелось тебе помочь.
— Когда я пришла к тебе домой в то утро, ты, кажется, совершенно не хотел мне помогать.
