— Я боялся.
— Меня?
— Всего. Сколько бы я ни напускал на себя благородство и важность, я отчаянно тебя хотел. Обнаженную, вот как сейчас. Не улыбайся. Для полицейского это огромная внутренняя борьба.
— Я просто рада, что ты отчаянно меня хотел, обнаженную, вот как сейчас. Я вовсе не стараюсь обесценить твою внутреннюю борьбу. Если бы ее не было, я бы никогда тебя не полюбила.
Он чуть отстранился. Испытующе посмотрел на нее. Она кивнула:
— Я же говорила об этом той ночью в доме. Разве ты не слушал?
— Слушал. Но я думал, ты говоришь в общем.
— Нет, — сказала она. — Ты потряс меня так же, как и я тебя, Дункан. Я думала, годы, прожитые с Като, убили эту часть моей души. Я думала, что никогда не смогу полюбить. Но ты заговорил со мной на том торжественном вечере, и у меня сердце замерло при виде тебя.
— Твое сердце замерло при виде меня? Правда? Она согласно хмыкнула.
— И с тех пор замирает каждый раз, когда мы встречаемся. Дункан, мне отчаянно нужна была твоя помощь. Но с тем же отчаянием я хотела быть с тобой.
Она потянулась поцеловать его в грудь, нежно куснула, языком поиграла с его соском.
Дункан почувствовал, как снова начинает отвердевать в ее ладони, но отстранился.
— Нельзя, — мрачно сказал он. — Мы с тобой за безопасный секс, а предохраняться нечем.
По ее лицу пробежала тень, глаза затуманила грусть.
— Неважно. — Она замолчала, потом вздохнула. — Като твердо сказал, что ребенок ему не нужен. По его настоянию еще до свадьбы мне перевязали маточные трубы.
Дункан не шевельнулся. Слова медленно доходили до его сознания.
— Я согласилась, поскольку ни за что не хотела ребенка от него. Тогда для меня самым главным было отомстить за Чета, об остальном я не думала. Мне казалось, что бездетностью можно за это расплатиться.
Он крепко прижал ее к себе. Прижал ее голову к груди. И подумал, что Като Лэрда он, пожалуй, все-таки убьет.
Элиза узнала отрывок из классики, который он играл на пианино. И улыбнулась, не открывая глаз. Он соврал, когда сказал ей, что играет «иногда». Чтобы так уверенно играть Моцарта, надо играть часто. Что еще она не знает о Дункане Хэтчере?
Она знала, что он превосходный любовник. Все ее тело восхитительно ныло. Они занимались любовью много часов, отрываясь друг от друга только по причине естественных надобностей и еще один раз, чтобы выпить по стакану воды со льдом. Она взбодрила их силы, и они снова ринулись друг на друга.
В перерывах они подолгу разговаривали, иногда просто болтали любовную чепуху. Рассказывали о себе, узнавали друг о друге все новое и новое — увлекательное занятие для тех, кто недавно влюблен.
Но часто они говорили о серьезных вещах. Каждый раз при имени Като Элиза напрягалась. Но она понимала желание Дункана нанести удар быстро и решительно. Он строил планы. Она слушала, спорила, предлагала просто уехать вместе, а Като и Савич пусть катятся ко всем чертям.
Но он не мог бросить свои обязанности.
Она не могла поступиться своей клятвой отомстить за смерть Чета.
Они оба это знали. Еще они знали, что для них все может закончиться, когда правда выйдет наружу. Они не говорили об этом страхе, но он был такой же сильный и несомненный, как их желание. Неопределенность будущего придавала особую безоглядность их сексу. Они жадно сплетались друг с другом, их страсть смешивалась с отчаянием.
Было еще кое-что. Она очень боялась потерять Дункана. Она боялась не меньше, что у него остались сомнения на ее счет. Однажды она отстранилась, и Дункан спросил, отдышавшись:
— Почему ты остановилась? То есть, если не хочешь, не надо. Но зачем же тогда ты сама начала, если…
— Я хочу.
— Ладно. Но его вопрос остался без ответа. Она избегала его взгляда, пока он сам не повернул ее голову к себе.
— Из-за твоих вчерашних слов. Я не хочу, чтобы ты думал, что с ним я была такой же. Это все не так.
— Элиза, — тихо сказал он. — Ты здесь. Со мной. Сейчас. Это для меня самое главное.
Теперь она могла ласкать его, как хотела. Она с нежностью вспомнила, как умело она длила его наслаждение, как он стонал и выкрикивал ее имя, обхватив ее голову ладонями, каким он был огромным и твердым в тот момент, когда последнее дразнящее прикосновение ее языка заставило его выплеснуться через край.
Теперь он повернул ее спиной к себе и обнял. Потом поцеловал в шею сзади.
— Спи, — сонным голосом сказал он. Его ладонь легла ей на грудь. Несколько минут они мирно лежали, потом кончиками пальцев он рассеянно играл с ее соском.
— Интересно, как я могу спать, если ты так себя ведешь?
— Извини. — Его ладонь скользнула вниз, забралась между бедрами.
А пальцы вдруг оказались внутри ее.
— Дункан, — выдохнула она.
— Ш-ш, — сказал он. — Попробуй уснуть.
Она попробовала. Минуту, не больше. Потом пробормотала:
— Пусть твой большой палец ведет себя тихо.
— Ладно.
Но, конечно, удержать большой палец не было никакой возможности, и вскоре она трепетала от спазмов негромкого, но всепоглощающего оргазма. Затихнув, она прошептала:
— Обманщик.
Он тихо засмеялся. Это было последнее, что она запомнила перед тем, как заснула.
Интересно, сколько она спала? Взглянув в окно на положение солнца, она решила, что уже далеко за полдень. Пока она вылезала из кровати, соль-мажорная соната Моцарта закончилась. Теперь Дункан начал новую вещь.
Она узнала ее после первых же тактов, дыхание у нее перехватило. Она быстро натянула пижаму и подошла к двери. Здесь она остановилась, чтобы посмотреть, как его пальцы живо двигаются по клавишам, всегда точно попадая по нотам; он играл с той же страстью, с какой занимался любовью.
Она подошла к нему, взъерошила пальцами волосы. Он повернулся к ней, но играть не перестал.
— «К Элизе», — сказала она.
— «К Элизе».
Он сыграл на крещендо — работали не только кисти его рук, но и локти и плечи — и дал музыке замереть на последних берущих за душу нотах. Убрал пальцы с клавиш, ногу с педали. Когда затихла последняя нота, он перекинул правую ногу через сиденье скамеечки, обнял ее за ноги и притянул к себе.
— Дункан, это же прекрасно.
— Нет, — сказал он, зарываясь носом ей в грудь. — Это ты прекрасна, Элиза.
— Ах ты, лживый сукин сын!
Они оба чуть не подпрыгнули от этого неожиданного вопля.
У входной двери стояла и пристально глядела на них детектив Диди Боуэн. Она злобно пнула дверь ногой, та с грохотом захлопнулась.
