Витольду накал. Невесть откуда взявшееся беспокойство не желало уходить, а нарастало с каждой минутой и даже стало чем-то напоминать тихую панику. «Ах, друг мой, – сказала бы на это ему Берта, услышь она его мысли, – паника не бывает тихой, потому что паника – это крайне напряженная эмоция страха, а сильная эмоция по определению не может быть одновременно эмоцией слабой». И была бы права, но Витольд почему-то не мог успокоиться. Странное дело, Людвика так давно отсутствовала, что он незаметно привык к тому, что ее нет рядом и что это нормально, но именно сегодня ему отчего-то стало страшно. В замешательстве он стал проверять, плотно ли закрыт замок на портфеле, хотя точно знал, что да – он щелкнул замком при выходе из аудитории. Да и какое это имело значение для мотива подступившего к горлу панического страха?
Он почувствовал, что лоб стал покрываться пленкой липкого холодного пота, но вынуть носовой платок из кармана плаща в тесном пространстве было невозможно, и потому он стиснул посильнее портфель как единственную точку опоры в автобусе, немилосердно подбрасывающем пассажиров на ухабах и резких поворотах, и попытался определить причину так внезапно возникшей у него тревоги, в третий раз скользя пальцами по замку и проверяя, не открылся ли он… «Так, вернемся к тому моменту, с которого началась паника», – пытался он успокоить себя, тупо глядя в окно, за которым мелькали улицы, огни начинающих зажигаться фонарей, неслись машины, урчали мотоциклы. Но этот поток транспорта не отвлекал, как хотелось бы Витольду, от набирающей обороты паники в его голове, груди и мелко дрожащих пальцах, а только усиливал ее. «Я подумал о Паше. Бедный, бедный Паша. А отчего он бедный? Она ему не пишет. Так она не только ему не пишет. Она никому не пишет. Вот! – чуть не вскрикнул Витольд. – Вот с этого и началось беспокойство. Она никому не пишет. Значит, что-то не так? Нет, неверно. Она писала». Витольд попытался убедить себя в том, что дочь иногда давала о себе знать. Да, они получили всего пару открыток за полгода, но почему-то раньше это его так не пугало. Отчего же он так переполошился теперь? Отчего? Его начало мутить, и чем дольше он смотрел на пробегающий рядом транспорт, тем явственнее его сознание начинало предательски сползать куда-то вниз, мимо сиденья, на грязный, замусоренный за день пол… «С ней что-то случилось», – выстукивала зловещим шепотом в висках барабанную дробь его обезумевшая тревога. «С ней не все в порядке», – эхом отзывался в ушах и голове металлический голос доктора Фантомова, а где-то пониже затылка, вокруг шеи, вдруг обвертелась и зашипела дикая тоска, как будто и впрямь что-то было не так и, возможно, ничем уже нельзя было помочь…
Тут объявили его остановку и, протискиваясь сквозь успевшую ввалиться в автобус толпу, Витольд наконец оказался на улице. После двух-трех глотков прохладного вечернего воздуха вперемешку с моросью, разбавленной парами бензина и запахами тлеющих костров, на которых дворники жгли упавшие за день листья, ему стало легче.
«А может, у меня начинает развиваться старческая клаустрофобия?» – мысленно спросил он Берту. «А разве клаустрофобия не врожденная болезнь?» – ответила бы ему вопросом на вопрос Берта, подражая доктору Фантомову. И опять была бы права, потому что, скорее всего, эта фобия, как и многие другие, не зависела от возраста.
Через некоторое время паника отпустила.
Витольд постоял еще с минуту на опустевшей остановке и медленно пошел домой, втягивая голову в плечи и лавируя между лужами, тщетно пытаясь разобраться в так неожиданно захватившем его наваждении – паническом страхе за дочь. Он думал о странностях своего же чопорного спокойствия во время ее продолжительного отсутствия и удивлялся, что за это время не заметил и не понял, что, оказывается, ее присутствие ему так же необходимо для ощущения нормального течения жизни, как раньше для этого было необходимо слышать голос Берты и заботиться о ней, как о маленькой, подносить ей чай, размешивать в чашке сахар, накрывать теплым пледом ее озябшие плечи и слушать, слушать зачарованно меланхолические звуки, вылетающие из-под клавиш Blüthner’a птицами тихой, безмятежной печали, когда она играла элегию Клода Дебюсси. Первое, что он сделает, придя домой, – сядет и напишет Людвике письмо, в котором сообщит ей об этом своем открытии, о том, как она ему нужна и что для них начнется совсем новая жизнь. Или нет, не то, не то. Он завтра же пойдет на главпочтамт и отправит ей телеграмму, потому что довольно с него этого полного сумбура и пустых треволнений года, с дикими снами и терзающими душу рассказами о мистических розыгрышах, и в тексте телеграммы, кроме своей подписи, он напишет только три слова, только три: «Немедленно возвращайся домой».
Он нырнул в темноту родного переулка и, уже не разбирая, куда ступает, стремительно направился к подъезду, не замечая ни усиливающегося на глазах дождя, ни протяжно подвывающих сирен скорой помощи, проехавшей куда-то мимо их двора, ни скрюченных от порывов ветра веток сирени, задевающих за скамейки, словно они пытались во что бы то ни стало удержаться, не упасть и не сломаться. Он так и не увидел, как Берта, постояв еще с минуту-другую возле арки и поглядев на их окна, в которых зажегся свет, вздохнула, пробормотала: «Полно, друг мой, рано впадать в уныние, ведь испытания еще только начинаются», – и бесшумно растаяла в серо-жемчужной мути песчанских сумерек.
Примечания
1
Мушкеты на изготовку! Огонь! Целься! Огонь! (нем.)
2
Мелкий, быстрый шаг, при котором лошадь быстро перебирает ногами.
3
θεούλη μου! – Боже мой! (греч.)
4
Ох ты господи (арм.).
5
Спасибо (арм.).
6
Ход с малки под игрока, лишающий его возможности взять лишние взятки (например, вторым королем) (карточный жаргон).
7
Прием игры и определенный расклад, при котором вистующим своими мелкими козырями удается перебить крупные карты игрока, особенно несколько подряд (карточный жаргон).
8
Туз и король одной масти (карточный жаргон).
9
В этой части книги описываемые события и их временные пласты не всегда идут параллельно и линейно, как хотелось бы читателю, а так, как ими распоряжались силы судеб героев. – Примеч. авт.
10
Песня из кинофильма
