унял своё бешенство, а я понял, что наш отпуск подходит к концу…
Я не мог поверить, что захочу на фронт, всего два дня и я уже наелся этой, так называемой, мирной жизни. А как хорошо всё начиналось. Неделю назад всё было иначе.
В тот момент, когда мои документы на отпуск были подписаны, я долго не мог этому поверить, сжимая в руке заветную бумагу со штампом, которая стала для меня, как спасительный тотем, как временная отсрочка от смерти… Когда в моём отделении узнали, что я отбываю, то на их лицах отразилась смесь из зависти и страха. Завидовали потому, что почти каждый хотел оказаться на моём месте, а боялись потому что опытней меня никого не осталось, ни в отделении, ни во всём взводе.
Не то, чтобы я о них особо пёкся или защищал каждого, но опыт не позволял мне делать глупости, что не раз спасало им жизнь, любая глупость и ошибка на этой войне заканчивалась смертью. Тот, кому выпала удача замещать меня, принять отделение в моё отсутствие, знал и умел не больше тех, кто сейчас смотрел на меня глазами брошенной дворняги.
Но когда ты так долго на войне, что уже забыл, как выглядит мирная жизнь, то чувство тоски по дому и чувство самосохранения пересиливают любое товарищество и боевое братство. В душе всех ветеранов этих бессмысленных боёв наступает такой перелом, мой наступил сразу, как только я получил эти заветные бумаги. Невероятная идея сбежать с фронта, имея на это официальные основания, да ещё в разгар нового мощного наступления «Советов» на нашем участке, пришла ко мне спонтанно.
Я получил письмо от Франца, от него не было вестей уже почти как 2 месяца, я видел его последний раз, когда санитары уносили его на окровавленных носилках, а его нога болталась словно у тряпичной куклы или будто была слеплена из сырой глины.
Франц писал о том, что его подлатали и ему чудом удалось избежать не только ампутации, но и раздробленная кость неплохо заживает, он ходит уже без костылей, а ещё невиданное счастье свалилось ему на голову, его отправляют долечиваться в Германию, отправляют домой на целый месяц.
Проблема заключалось в том, что у Франца не было дома, не зря я постоянно шутил и называл его сыном портовой шлюхи. Франц был круглым сиротой, его воспитанием занимался приют, а потом армия, что такое нормальная семья для него было неведомо.
Он писал, что в его планах просто уехать от войны, пожить в гостинице, пропить все деньги, обойти все бордели до которых дойдут ноги и вернуться на фронт. В письме он спрашивал мой домашний адрес, хотел навестить моих родителей, пожать руку отцу и поклониться моей матушке, за то, что родили засранца, который не раз спасал жизнь Францу на передовой.
Эти строки сильно разбередили во мне тоску по дому. Идея вместе с Францем попасть домой и отгулять отпуск со своим лучшим и можно сказать единственным другом, не давала мне покоя. Я решился на безумный поступок, в то время, когда на передовой не хватало людей и наоборот всех отзывали из отпусков и выписывали из госпиталей, бросая в мясорубку, я решил добиться разрешения на временный побег с фронта.
Чтобы склонить нашего гауптмана почти к военному преступлению мне пришлось пообещать ему всё, что у меня было и даже больше. Помимо всего нажитого на этой войне, включая драгоценности и барахло, которое я тщательно берёг ещё с Польши и Франции, пришлось пообещать, что я сосватаю за этого похожего на крысу прохиндея свою цветущую и повзрослевшую красавицу-сестру, а ещё, мой отец, используя свои связи в концерне «Рейнметалл», после войны поможет устроить его на тёплое местечко, при условии, что он выживет на войне, конечно.
Мой отец был престарелым часовщиком и никаких связей у него не было, а моя сестра, скорее уедет к нашей тётке, что живет в сельской местности, зайдёт в амбар и повесится там на вожжах, чем выйдет за уродливого гауптмана.
Всего этого я, разумеется, ему не сказал, а заверил, что уговор будет в силе, надеясь, что пуля какого-нибудь Ивана прервёт его жизнь, тем самым прекратит мои обязательства и нашу сделку. Украшение и золотишко конечно было жалко, но что поделать, никакое золото не стоит нескольких дней в тишине мирного города и сна в нормальной постели, среди близких людей.
Чтобы встретиться с Францем мне пришлось делать немалый крюк, что съело ещё 3 дня от моего отпуска. У Франца было больше времени, ему предписывалось лечение и короткая реабилитация в госпитале по месту пребывания, но мы решили вернуться в часть вместе, как только мой отпуск истечёт.
Пока я колесил по фронтовым и тыловым дорогам, то
