некоторые вопросы.
Я перехватила ее руки и сжала их в ответ.
– Спасибо, Анна.
Форестер тепло улыбнулась и принялась отстегивать ремень безопасности:
– А теперь – за банановым чизкейком!
Я не удержалась от смеха. В этот раз по-настоящему радостного и облегченного.
– Линда, дорогая, мы с отцом оставим тебя ненадолго.
Я подняла глаза от книги, посмотрела на маму и склонила голову набок. Выглядела она сногсшибательно: темно-синее приталенное платье, собранные в высокую прическу волосы, вечерний макияж.
– Дай-ка угадаю: свидание? – с ухмылкой поинтересовалась я.
Мама смущенно поджала губы. В дверном проеме показался папа и притянул ее к себе. Сам он был одет в черные брюки и серую рубашку.
– Старикам иногда тоже полезно развеяться.
Я широко улыбнулась и подняла руки в сдающемся жесте.
– Всем бы быть такими стариками, как вы.
Мама поцеловала папу в щеку. Тот подмигнул мне.
– Ты тоже времени зря не теряй.
Я приподняла томик «Улисса».
– О, я знаю толк в настоящем веселье.
От меня не ускользнуло, какими неоднозначными взглядами они обменялись.
– Да, ваша дочь – зануда! Давно пора было уже с этим смириться!
Папа ухмыльнулся и махнул мне рукой, разворачивая маму и уводя от комнаты:
– Потом расскажешь, чем дело кончилось.
Я проводила родителей взглядом, с печальным вздохом пролистала оставшиеся пятьсот страниц книги и вернулась к чтению.
Хлопнула входная дверь, и в доме наступила тишина.
Я успела прочитать еще с десяток страниц прежде, чем меня отвлек звонок мобильного. На экране высветился неизвестный номер.
Отчего-то мне стало не по себе. Не отрывая взгляда от телефона, я отложила книгу и села на постели.
Звонивший был настойчив. Наконец я нажала на зеленый кружок на экране и поднесла мобильник к уху.
– Да? – Прозвучало как-то сипло и чересчур настороженно.
– Линда, – на облегченном выдохе произнес собеседник.
Сердце грохнуло о ребра.
– Я уже готов был снова услышать автоответчик.
Я молчала, до боли прижимая телефон к щеке и наслаждаясь каждым звуком, доносившимся из динамика. Неуверенный голос на том конце провода был самым прекрасным, что я слышала за последнее время. И вообще когда-либо в жизни.
– Можешь ничего не говорить, только, прошу, не бросай трубку.
Я не собиралась бросать трубку. Мне хотелось, чтобы он не заканчивал говорить. Я готова была бесконечно сидеть вот так на кровати и слушать его голос.
– Я знаю, что Анна встречалась с тобой, и, скажу честно, был не в восторге от этого до того момента, пока ты мне не ответила. – Из трубки донесся судорожный вздох. – Линда, пожалуйста, прости за то, что не сказал тебе все сразу и заставил пережить все это. Поверь, я уже тысячу раз проклял себя. Я не знал, что все так обернется. То, что сказал тогда Алекс – это неправда, он просто был зол на меня. Я никогда не собирался ему мстить. Ты знаешь, что я до последнего делал все, чтобы ты возненавидела меня.
– А я только и делала, что летела к тебе как мотылек на пламя, – прошептала я.
В телефоне повисла тишина.
– Как же мне все это время не хватало твоего голоса, – прошептал Элиас в ответ.
К горлу подкатил ком, а к глазам – слезы. Я прижала ладонь к задрожавшим губам.
– Ты мотылек, – медленно повторил он. – А я пламя, которое чуть тебя не погубило.
В носу защипало, и я слабо вздохнула.
– Линда. – Должно быть, Элиас услышал мой вздох, и его голос потек теплой патокой мне в уши. – Я не хотел причинять тебе боль. Не хотел заставлять тебя делать выбор. До самого дня рождения Алекса я пытался уберечь тебя от себя. Знаю, под конец у меня выходило паршиво, но только потому, что я увидел, что мои чувства взаимны – и совсем потерял рассудок. Я всегда считал себя сильным. И другие считали меня сильным. Но я оказался слабым.
– Это не так, – еле слышно сказала я.
Чувства к Элиасу были похожи на прыжок с парашютом: ты жаждешь попробовать, но из-за страха высоты ужасно боишься.
Его сдержанность и напускная холодность притягивали магнитом, а его взаимность оказалась наркотиком. Каждая наша встреча вызывала во мне все больше нестерпимого желания попробовать его, упиваться им, погрузиться как в омут с головой и тихо умереть в его объятиях.
На том конце послышался протяжный вздох:
– Это так, и ты это знаешь. Ты знаешь мои слабости и готова их принять.
Слезы обожгли щеки, и я поджала губы, чтобы заглушить рвущиеся наружу рыдания.
– Я никогда не обманывал тебя. – Он почти шептал, – нежно, успокаивающе. – Я хотел только одного – быть с тобой. Я люблю тебя так, что готов как идиот часами звонить тебе и слушать лишь автоответчик. Готов умолять твоих родителей позволить мне сказать тебе хоть слово. Готов стоять под твоими окнами до тех пор, пока ты не смилостивишься и не выглянешь наружу, чтобы я мог хоть на мгновение увидеть тебя.
На очередном вдохе я замерла. Медленно вытерла слезы, поднялась с кровати и подошла к окну. Не веря, протянула дрожащую руку к шнуру от жалюзи и дернула.
Под моим окном стоял Элиас Митчелл. При виде меня он робко улыбнулся и сказал в телефон, который продолжал держать у уха:
– Привет.
Я кое-как нащупала второй шнур и дернула его, заставив жалюзи собраться гармошкой и проскользить вверх, открывая мне полноценный обзор. Волосы Элиаса отросли так, что стали прикрывать кончики ушей, а подбородок зарос щетиной, добавлявшей ему не только усталый вид, но и несколько лет сверху. Он смотрел на меня сияющими от счастья глазами. А я…
Глядя на него, я сделала пару глубоких вдохов, а затем развернулась, бросила телефон на кровать и побежала к выходу из спальни. Коридор, кухня, прихожая – все слилось в одно сплошное пятно.
Лежавший на коврике в прихожей Бруно поднял голову, когда я пробегала мимо, и удивленно гавкнул мне вслед.
Я распахнула входную дверь и увидела, как Элиас, убирая телефон, поспешно движется к крыльцу. Сердце сжалось от осознания того, насколько знакомой и родной была для меня его неровная походка.
Нас разделяло лишь несколько ступенек, и Элиас развел руки в стороны, готовясь принимать меня в объятия. Я же, спустившись и громко выдохнув его имя, обняла Элиаса за шею, а он бережно прижал меня к себе.
Мы простояли так целую вечность, пока Элиас не отстранил меня и не обхватил мое лицо ладонями, внимательно рассматривая. Его прикосновения были осторожными, такими, будто он боялся, что может сделать
