только два раза подряд! Третий раз, хочешь-не хочешь, а придется выбрать действие. Понял? Ну всё, давай.
— Действие, — говорю я. Я уже как-то отвечал честно на ее вопрос, больше не хочу.
Она задумывается, обводит глазами комнату, хмурится, потом выдает с вызовом:
— Станцуй! Да, ты должен станцевать, выбрал же действие. Так что действуй!
Я в первый миг туплю. Потом нахожу в телефоне что-то лирическое, включаю, а сам беру ее за руку и тяну с дивана.
— Это медлячок. Так что идем.
Она слегка упирается, но затем поддается. Музыку я почти не слушаю, просто прижимаю ее к себе и наслаждаюсь моментом. И не замечаю, когда песня заканчивается.
Однако эта странная игра мне уже нравится.
— Всё, теперь я… — Женя возвращается на диван. Ну и я тоже сажусь рядом. — Я выбираю правду.
Я долго не думаю.
— А у тебя с Дэном что-нибудь было? В смысле… ну это было? — спрашиваю ее. Меня это реально волнует, но просто так я бы, наверное, не смог ее об этом спросить.
Женя перестает улыбаться. Вопрос ей явно не нравится. Но сама же предложила такую игру, чего уж теперь.
— Нет, не было, — сухо отвечает она.
А я еле сдерживаю довольную улыбку.
— Теперь ты. Правда или действие?
— Действие.
— Отожмись… тридцать раз, — велит она, скрестив на груди руки. — Ну, или сколько сможешь.
Без рвения, конечно, но отжимаюсь все тридцать.
Женя, дождавшись, когда я вернусь на диван и мало-мальски отдышусь, говорит:
— Действие.
— Чего? — торможу я.
— Я выбираю действие.
— Оу, — вырывается у меня. И, не задумываясь, тут же говорю: — Поцелуй меня.
— Я так и знала, — смеется она, но придвигается ближе.
А я тоже делаю кое-какие выводы: так и знала, но ведь выбрала действие…
***
Домой от Жени еду совсем поздно. Никак не хотел уходить.
Игра, конечно, дурацкая. В смысле, чего только я сегодня ни делал по ее заказам. И пел, и изображал черт-те что, и всякое по мелочи. Но зато на каждое ее «действие» я просил поцеловать, и она целовала. До сих пор губы сладко горят и от толстовки пахнет ею…
Черт, мне уже ее не хватает. Она еще не улетела, а я уже скучаю.
На светофоре достаю телефон, смотрю — пропущенных от Соньки еще в два раза больше стало. Перезваниваю.
Сначала долго идут гудки, затем слышу ее взволнованный голос.
— Стас, ты где? Ты скоро будешь?
— Уже еду. А что случилось?
— Папа все знает!
— Что — всё? — не понимаю я.
— К нам приходила Ашихмина. Представляешь? Сначала они с Инессой о чем-то говорили во дворе. А потом эта сука провела Янку к папе. Короче, Янка ему сказала и про Гордееву, и про то, что ты в гимназии полы с ней моешь, может, еще про что-то… Но он так орал! А сейчас он тебя ждет…
71. Стас
Захожу домой — полумрак и тишина. Может, отец решил отложить разборки до завтра? Хорошо бы…
Но вижу, сверху тихонько спускается Сонька. Она настолько запугана, что вслух ничего не говорит, только беззвучно шевелит губами, глядя на меня, и пальцем указывает на дверь отцовского кабинета.
Едва я успеваю раздеться, как в холл выходит и сам отец.
— Явился? — скрестив на груди руки, изрекает громогласно.
Сонька сразу начинает трепетать.
— Иди к себе, — шепчу ей.
Она едва заметно качает головой, типа, я с тобой.
Но тут на нее рявкает отец:
— А ну пошла отсюда, идиотка! Брысь! Закрылась в своей комнате и чтоб я тебя не видел и не слышал!
Сонька быстро поднимается по лестнице, но на верхней ступени замирает и оглядывается на меня.
— А ты, — смерив меня с головы до ног свирепым взглядом, отец кивает в сторону кабинета, — за мной.
Подмигнув Соньке, типа, не бойся, прорвемся, иду за отцом. Он как обычно становится за столом, как за трибуной. А мне полагается стоять перед ним.
— Спрашиваю один раз. Это правда? Ты и в самом деле спутался с этой девкой? Дочкой вашей поломойки?
— Она не девка, — во мне вдруг вспыхивает злость, хотя я обещал себе не воспринимать слова отца всерьез. Просто выслушать, как всегда, его ор и пойти спать.
— А кто она? — отец презрительно кривит рот. — Девица голубых кровей?
— Ну так-то и мы не цари.
— Она — обычная побирушка, которая учится в гимназии, между прочим, за наш счет! Как и мамаша ее лечится тоже на наши деньги.
— Женя тебе не побирушка, а лечение ее матери оплачивают из бюджета школы.
— Да что ты говоришь, умник? А кто вливает деньги в этот самый бюджет, а? Ты хоть знаешь, как дорого мне обошлась та твоя тупая выходка? И до сих пор обходится? Так мало тебе развлечений, ты решил, что будет забавно ещё и с дочкой той несчастной поломойки порезвиться?
— У тебя неверная инфа. Я с ней не… Короче, это никакие не забавы. Я ее люблю.
— Кого? Эту убогую нищенку? Эту… — С брезгливой гримасой отец трясет в воздухе рукой, пытаясь подобрать подходящее слово, но не находит. — Ты серьезно?! Нет, ты сейчас серьезно? Или ты просто решил позлить меня? Ни за что не поверю, чтобы мой сын был настолько не разборчив в связях… настолько себя не ценил и не уважал, чтобы так опуститься… чтобы позариться на какую-то бичужку…
— Какая она тебе бичужка? — срываюсь я и тоже кричу. — Что за чушь ты порешь? Ты ее даже не знаешь. Чтоб ты знал, она лучшая девушка из всех, кого я когда-либо…
— Прекрати! Даже слушать не хочу эту ересь! Лучшая девушка! Дочь поломойки. Точнее, она и сама теперь поломойка. И это отребье — твой уровень? Может, тоже драить полы пойдешь?
— Надо будет — пойду, — огрызаюсь я. — А если говорить про уровень, то Женька, между прочим, заняла первое место…
— Стой-ка! Теперь я понимаю, почему ты не пошел на олимпиаду. Из-за этой девки, так? Дурак! Безмозглый сопляк!
— Она победила, потому что реально круто сечет в математике, а не потому что я не пошел.
— Дебил. Весь в свою малохольную мамашу. Я-то думал, у нас только Сонька ущербная, ан нет. Сынок такой же дурак. Подцепил какую-то убогую и радуется.
— Тебе надо проораться? Ну окей. Я потерплю. Только про нее не смей так говорить.
— Не смей?! Ты мне еще будешь указывать, паршивец? Ты кто такой, чтобы отцу перечить? Пока ты живешь в моем доме, ты живешь по моим правилам! — отец яростно ударяет кулаком по столу. — А
