рука сжимается в кулак, в то время как другая швыряет бутылку бурбона через голову нашей матери, содержимое разливается по ковру, прежде чем она разбивается о камин.
Кажется, что на мгновение все становится устрашающе тихим, поскольку предвкушение того, что произойдет после вспышки гнева Хантера, волной прокатывается по комнате. Я вдыхаю и выдыхаю, пока мы ждем.
В течение секунды комната вспыхивает. Я разеваю рот, когда огонь со свистом вырывается за пределы металлических ворот, пламя и пепел воспламеняются от алкоголя. Я с изумлением наблюдаю, как он бушует в гостиной, распространяясь быстрее, чем я когда-либо могла себе представить.
Цвета гипнотизируют, красные, желтые, оранжевые, синие и черные создают замысловатый танец своих собственных форм и узоров. Это почти как наблюдать прекрасный закат, разгорающийся на горизонте, за исключением того, что обстановка — моя тюрьма.
— Райан, — инстинктивно зову я, беспокойство нарастает во мне, поскольку гостиная продолжает охвачена пламенем.
— Что, черт возьми, ты наделал? — рычит мой отец, бросаясь к Хантеру, но Райан бьет его пистолетом по лицу, прежде чем тот успевает подойти слишком близко, и я смотрю, как он падает на пол, когда я спешу оттащить Хантера за себя, пока моя мать рыдает над пролитым на пол бурбоном.
Я не могу до конца осознать открывшееся передо мной зрелище, когда смотрю, как мой отец бьет Райана по лицу, как они вдвоем дерутся на полу, пока моя мать плачет, а пламя продолжает распространяться, подбираясь к дверному проему в фойе.
Мое беспокойство за безопасность Хантера усиливается, когда вокруг нас начинает клубиться дым. Жар от огня касается нашей кожи, и раздается выстрел, заставляя меня закричать.
Слишком много всего происходит одновременно. Слишком много для меня, чтобы сосредоточиться на чем-то, кроме обеспечения безопасности Хантера. Слишком много для меня, чтобы даже знать, с чего начать и чем все это закончится.
— Бетани, уведи отсюда Хантера! — Райан кричит, перекрывая треск дров и огня, но я колеблюсь, моя рука крепко обнимает Хантера, поскольку я отказываюсь оставлять Райана одного.
Пристальный взгляд Райана находит мой, когда он наваливается на моего отца, прижимая его к земле и вырывая пистолет из рук моего отца. — Бетани, я буду за тобой. Убирайся… Нахуй… Отсюда. Сейчас же.
Хантер переплетает свои пальцы с моими, потянув меня назад к входной двери, которая, к счастью, все еще открыта, когда мы вываливаемся на улицу, и я, наконец, прихожу в себя.
Ведя Хантера к грузовику, я оглядываюсь через плечо, страх поднимается во мне, когда пламя продолжает пожирать дом в Эшвиллов.
Я запихиваю нас в грузовик, даже не осознавая, что делаю, очарованная сюрреалистическим моментом, разворачивающимся вокруг нас. Я смотрю на место, которое когда-то было моей тюрьмой, а теперь полностью погружено в свою собственную версию ада.
Когда языки пламени начинают целовать небо, а дым клубится вокруг нас снаружи, я понимаю, что свободна.
Я, блядь, свободна.
Бетани Виктория Эшвилл свободна.
Больше никаких правил.
Больше никаких побоев.
Больше никаких эмоциональных оскорблений.
Ничего.
И все же я не могу купаться в лучах свободы, зная, что Райан в опасности.
Я чувствую себя беспомощной.
Я чувствую оцепенение.
Мне страшно.
— С ним все будет в порядке, Бет, — бормочет Хантер, и я смотрю на него краем глаза, когда он поднимает большой палец, чтобы вытереть слезы с моего лица. Я даже не знала, что плачу.
Моему брату не следовало бы утешать меня прямо сейчас, вовсе нет.
— Мне жаль, Хантер. Я потрясена, но с тобой все в порядке? — Спрашиваю я, оглядывая его с головы до ног, и он пожимает плечами.
— Я в порядке. Прошлой ночью я видел, как этот сумасшедший ублюдок вышиб Брюсу мозги. Он выйдет оттуда в любую минуту. Что ж, ему бы так лучше и сделать, — ворчит он, и я не знаю, за что обругать его в первую очередь — за то, что он сказал "ублюдок", или за, что он сказал, что Райан убил Брюса.
Потеряв дар речи, я таращусь на него, как рыба, пока он ерошит свои светлые волосы, наблюдая, как дом продолжает освещать раннее утреннее небо. Фойе теперь покрыто пламенем и дымом, и мои опасения за безопасность Райана усиливаются, в то время как Хантер, кажется, остается спокойным.
— Он там, — кричит Хантер, похлопывая меня по руке и указывая на стену дома. Дым окутывает Райана, пока я смотрю, как он медленно направляется к дороге, а я выхожу из грузовика и мчусь к нему, даже не осознавая этого.
Рыдание срывается с моих губ, облегчение наполняет мои вены. Он спотыкается, почти падает на колени, весь в саже и порезах.
Я обвиваю руками его шею, плача от ощущения его дыхания на своей коже, когда он кашляет, но притягивает меня ближе.
— Когда вы, два идиота, закончите, нам нужно убраться подальше от огня, — кричит Хантер, и я сразу вспоминаю, где мы находимся. Я помогаю Райану подняться на ноги, а он смотрит на меня сверху вниз с мягкой улыбкой.
Я иду с ним к грузовику, положив его руку себе на плечо, прежде чем он проскальзывает на водительское сиденье, а затем я быстро устраиваюсь на пассажирском сиденье рядом с Хантером.
Некоторое время никто не произносит ни слова, пока Райан заводит грузовик, и трогается с места по направлению к пляжному домику. Ни Хантер, ни я не оглядываемся назад, отказываясь смотреть на наше прошлое и оставляя его именно там, где оно должно быть.
— Я убил своих родителей, не так ли? — Серьезно говорит Хантер, и мое сердце подпрыгивает в груди.
— Нет, это был я… Я, эм, мне пришлось пристрелить их, — признается Райан, и плечи Хантера с облегчением опускаются, и я обнимаю его.
Ему не грустно, что они мертвы, просто он рад, что их смерть наступила не от его рук.
Но я вижу, как раздуваются ноздри Райана и подергиваются губы, когда он лжет, и мой взгляд на мгновение встречается с его взглядом поверх головы Хантера.
Мое сердце учащенно бьется в груди, когда я смотрю, как он снимает бремя с моего брата, и именно в этот решающий момент я понимаю, что люблю его каждой частичкой своего существа, а он любит меня.
Мы выдержим шторм, несмотря ни на что, но пока у меня есть эти двое, остальной мир может сгореть дотла.
Тридцать три
БЕТАНИ
Я зеваю, смахивая сон с глаз, желая сразу же снова уснуть, но мой разум
