но сохранить власть, вместо того чтобы присоединиться к антисоветскому лагерю. Для большинства из них этот выбор стал меньшим из зол, и они еще надеялись, что смогут вести независимую либерально-националистическую политику. Только один Ходжаев, похоже, искренне принял марксистскую веру своих новых русских хозяев. Но возросшая зависимость от России неизбежно означала и возросшее подчинение России. Несмотря на то что в конце 1921 года младобухарцы по-прежнему правили, Бухара была во власти России в такой же степени, как Хорезм после мартовского переворота.
Конец и начало
После отстранения от власти младобухарцев и установления полного контроля над тем, что от них осталось, Москва обнаружила, что способы, которыми она контролировала две зависимые от нее центральноазиатские страны, по-прежнему далеки от желаемого. Хорезмские и бухарские лидеры, в том числе коммунисты, не имели достаточной революционной подготовки, чтобы компенсировать тот факт, что их странам, еще больше, чем самой России, не хватало экономических и социальных предпосылок для перехода к социализму. 31 декабря 1921 года русское Политбюро приказало Туркестанской комиссии изучить и рекомендовать способы, которыми бухарское правительство, все еще находившееся в руках младобухарцев, можно было бы преобразовать из «торгашеского» в «рабоче-крестьянское». Через месяц Политбюро и оргбюро совместно создали комиссию, состоявшую из Сталина, комиссара иностранных дел Чичерина и Куйбышева, для изучения доклада Туркестанской комиссии. В этот доклад вошли рекомендации по слиянию БКП с ее родственной партией в России и по более тесной экономической кооперации Бухары, Хорезма и Туркестана в рамках нового Азиатского экономического совета, в котором наряду с ними будет представлена РСФСР. В мае 1922 года Политбюро одобрило слияние Бухарской и Хорезмской компартий с РКП, учредило в Ташкенте Центральноазиатское бюро Центрального комитета РКП и отправило Г.К. Орджоникидзе (председателя Кавказского бюро партии и беспощадного завоевателя Закавказья) в Центральную Азию для «укрепления» и партии, и государства путем проведения в Бухаре и Хорезме решительной чистки.
Через год Сталин смог заявить Центральному комитету РКП, что численность Бухарской партии уменьшилась с 16 000 до «не более тысячи» и что идущий в Хорезме процесс чистки уменьшит численность партии с «нескольких тысяч» до «нескольких сотен». Такой огромный процент исключенных Сталин оправдывал, указывая, что всего несколько лет назад 50 % Хорезмской коммунистической партии составляли «торговцы и им подобные». Даже после чисток ситуация оказалась далеко не удовлетворительной, поскольку Сталин жаловался, что в бухарском правительстве и в его составе, и в его политике нет «ничего ни народного, ни советского». Политбюро немедленно отправило в Центральную Азию одного из первых членов Туркестанской комиссии, а тогда секретаря Центрального комитета Я.Э. Рудзутака, чтобы завершить процесс советизации. Под его руководством была проведена тщательная чистка правительственного аппарата Бухары на всех уровнях, и большинство оставшихся чиновников-младобухарцев, в том числе назир образования Фитрат, были арестованы и отправлены в Россию. Из бывших джадидов у власти остался только Файзулла Ходжаев. В отличие от большинства других он стал убежденным коммунистом и в то время являлся членом Всероссийского центрального исполнительного комитета и Реввоенсовета. Рудзутак завершил свою работу, порекомендовав изменить бухарскую конституцию, чтобы лишить избирательных прав всех бывших государственных чиновников эмира и представителей высшего слоя буржуазии и расширить политические права городского пролетариата и крестьянской бедноты. В октябре 1923 года IV курултай народных представителей избрал новый ЦИК, подобранный Рудзутаком. БКП подверглась последней чистке, и одновременно с этим в ее ряды активно рекрутировались рабочие и крестьяне.
К осени 1923 года и Бухара, и Хива превратились из зависимых союзников в послушных сателлитов, чьи лидеры были всего лишь инструментами проведения политики, выработанной в Москве. То, что даже такое положение дел не было финальной точкой в судьбе, уготованной Политбюро бывшим ханствам, стало ясно за год до этого, когда существующий «тесный нерушимый союз» нескольких советских республик обрел окончательную форму в виде СССР. «Правда» от 18 ноября 1922 года цитировала мнение Сталина, что «Бухара и Хорезм, являющиеся не социалистическими, а только народными советскими республиками, останутся вне этого союза до тех пор, пока их естественное развитие не превратит их в социалистические республики». На следующий год Сталин заверил X Всероссийский съезд Советов в том же самом: «Две независимые советские республики, Хорезм и Бухара, являющиеся не социалистическими, а народными советскими республиками, на данный момент остаются вне союза единственно и исключительно потому, что эти республики пока не социалистические. У меня нет сомнений, товарищи, и, надеюсь, у вас тоже нет сомнений, что, когда их внутреннее развитие сделает их социалистическими, эти республики присоединятся к формирующемуся ныне союзному государству».
Чтобы развеять у собравшихся любые сомнения, бухарские и хорезмские наблюдатели, присутствовавшие на съезде, подтвердили, что в итоге надеются присоединиться к СССР. В действительности Бухара и Хорезм двигались к социализму с поразительной скоростью, если под словом «социализм» понимать просто удаление из их правящих элит всех, кроме заслуживающих доверия коммунистов. Как только партийные и государственные чистки были завершены, Хорезм уже в октябре 1923 года, Бухара в сентябре следующего года были официально переформатированы в советские социалистические республики, что демонстрировало их готовность к вхождению в СССР.
Однако экономических и социальных изменений, которые могли бы оправдать такое изменение в названии, было немного. Развитие экономики Бухары и Хорезма было далеко от того уровня, который мог бы существенно увеличить численность их миниатюрного пролетариата, а в начале 1920-х годов даже их традиционные экономики лежали в руинах. Производство хлопка на экспорт в Россию, являвшееся ключевым показателем экономической жизнеспособности Центральной Азии, упало в обеих республиках в 1920–1922 годах до 5 % от уровня 1913 года. К 1924 году удалось достичь существенного восстановления, но производство по-прежнему составляло всего 40 % от того, что производили в 1913 году в Бухаре, и 29 % – в Хорезме. В отношении каракулевых шкур ситуация была аналогичной: в 1924 году экспорт в Россию вырос в пять раз по сравнению с 1921 годом, но составлял всего 25 % от уровня, достигнутого к 1917 году. Взгляды населения с момента второго русского завоевания не претерпели существенных изменений. Через два месяца после провозглашения советской социалистической республики власти Хорезма оказались перед лицом серьезного бунта против новых налогов и светских школ. Осажденную в столице на три с половиной недели толпой из 10–15 тысяч узбекских и туркменских мятежников, поддерживаемых бандами Джунаид-хана, новую власть, единственными защитниками которой оказались войска русского гарнизона, удалось спасти только в начале февраля силами кавалерийского полка из Советского Туркестана. Восстание было подавлено, но по приказу из Москвы претерпевшее очередную чистку правительство Хорезма снизило неугодный налог, освободило 200 политзаключенных и восстановило мактабы, медресе и мусульманские суды. Похоже, на тот момент в Центральной Азии, как и в самой
