на незнакомцев.
— Узнаешь? — оглянулся на меня Чистяков. — У меня тут пришлые интересуются иногда: «Какой смысл сохранять все это? Так давным-давно уже никто не живет и жить не будет. А вы такие деньги и труды на это представление затратили. Ну, было и было, пример, что ли, с них брать?»
— А вы им что на это?
— Все то же, что ты не раз от меня слышал, когда я только начинал задумываться над этим: каждый музей это печать бессмертия. И не только любопытства ради, но ради будущего спасения. Чтобы понять, наконец, для чего мы вообще существуем.
— Доходит?
— Кому как. А вот и наши хоромы. Узнаешь?
Мы стояли перед воротами в избу Немыки, в которой когда-то поневоле прижились почти на неделю, и это вроде бы нечаянное проживание круто изменило всю последующую жизнь как Чистякова, так отчасти и мою.
Я наклонил голову и перекрестился. Вспомнил оставленное когда-то как завещание-предупреждение Немыки: «Без поклона и креста в мою избу не входить». Узнали мы о нем, к сожалению, не сразу.
Чистяков последовал моему примеру.
Забор перед избой был по-прежнему глухой и высокий, правда, подлатанный кое-где явно недавними пиломатериалами. Открыв калитку, мы ступили на старые лиственничные плахи двора и направились к крыльцу. В это время за стеклом одного из окон довольно отчетливо обозначилось и тут же исчезло женское лицо. Я невольно вздрогнул и приостановился. Чистяков, словно угадав мою растерянность, оглянулся на меня и объяснил:
— Мой заместитель, секретарь, а в случае экстренной необходимости великолепный кулинар, знаток таежных блюд и разносолов Валентина Ивановна. Заждалась. Я обещал точно по расписанию, а получилось как получилось. Придется повиниться.
В знакомые апартаменты Немыки я входил с недоверием, ожидая неизбежных необходимых при переезде перемен. Но сени были по-прежнему завешены пучками сухих трав, а в самой избе почти ничего не изменилось. Разве вот только тяжелый рубленый стол был застлан праздничной расшитой скатертью и щедро накрыт к предстоящему застолью.
— Уважаемая Валентина Ивановна, приносим глубочайшие извинения за вынужденное опоздание. Впредь обещаем строго придерживаться.
Уважаемая Валентина, к моему удивлению, оказалась молодой и весьма симпатичной женщиной. Она укоризненно покачала головой, улыбнулась и приказала:
— Мыть руки и немедленно за стол. Опоздание прощаю. Когда встречаются старые друзья, задерживающие обстоятельства неизбежны. А гостю они особенно простительны. Как по-вашему, сильно изменился Братск с тех пор, как вы его покинули? — обратилась она ко мне.
Я пожал плечами:
— Изменился, конечно. Внешне не очень. Надо будет ещё приглядеться, пообщаться.
— А все-таки, в лучшую или в худшую сторону? Хотя бы на первый взгляд.
— Думаешь, легко ответить на твой вопрос? — вмешался Чистяков. — Как, по-твоему, в лучшую или в худшую сторону изменился мир за последние десятилетия?
— Я так далеко не заглядывала. Я только про Братск спросила. Личную точку зрения всего-навсего.
— Поделюсь: личная точка зрения нашего уважаемого гостя заключается в том, что все мы в настоящее время проживаем в «преддверии».
— В каком «преддверии»? — удивилась Валентина.
— В преддверии замечательного обеда, — увильнул от ответа Чистяков, показав рукой на накрытый стол. — Ко всем деловым качествам Валентины Ивановны, о которых я тебе сообщил, она, как видишь, очень красивая женщина и вдобавок кандидат исторических наук, и её будущая докторская скоро правдиво и доказательно расскажет всем интересующимся об истории нашего удивительного края. Прошу за стол.
Обед действительно был восхитительным, о чем мы с Александром Сергеевичем не раз сообщали смущающемуся кулинару. Предлагая мне попробовать какой-то необычный пирог не то с кедровыми орехами, не то из кедровых орехов, Валентина Ивановна задала мне очередной неожиданный вопрос:
— Недавно я случайно узнала, что вы выяснили наконец судьбу художника, расписавшего нашу удивительную часовню. И даже что-то написали про это.
— Ого! — развернулся ко мне Чистяков. — А я ни сном, ни духом. Ну-ка колись, рассказывай.
— Очень вас прошу, — умоляющим тоном продолжала упрашивать меня Валентина. — О часовне в моей кандидатской целая глава, а о художнике почти ничего. Только слухи.
Слегка охмелев от прекрасного обеда и сопутствующих напитков, я согласился.
— Не ведаю, откуда слухи, я пока ещё ничего не напечатал, только собираюсь, но сведениями поделиться готов. С одним условием. Перед предстоящей обязательно встречей с таинственным предсказателем Степаном хотел бы, хотя бы вкратце, разузнать — что, где, когда, почему и откуда. Диссертацию писать не собираюсь, но человек он, судя по всему, интересный, не исключено, что действительно необычный. Не зря же с ним хочет повидаться наш президент. Баш на баш, рассказывайте.
Чистяков ответил не сразу. С минуту молчал, почему-то пристально глядя на входную дверь, словно ожидал, что кто-то должен прийти.
— Рассказывать особенно нечего. Лучше было бы, чтобы он сам, если ты ему, как говорят редутовцы, «покажешься». Предупреждаю сразу — никакой мистики и предсказаний. Просто умный, много на своем веку повидавший и переживший мужик. Шофер, дальнобойщик, исколесивший всю Сибирь от и до. А дальнобойщик в Сибири — это каждый раз по краю. Со смертушкой не раз за руку «здоровкался», как он сам говорит. А скольких людей и в каких только обстоятельствах он перевидал за полвека, а то и куда больше лет? В тюрьме побывал совсем ещё мальчишкой. По вопиющей несправедливости, как потом сами же обвинители признали. Может, и об этом расскажет, если захочет. А чтобы у тебя с ним взаимопонимание получилось, поведай ему, о чем тебе Немыка вот в этой избе предсказала. Он ведь с ней тоже видался.
— А говорите, никакой мистики.
— Так она в то время ещё живая была. А его по какой-то надобности к ним занесло.
— А часовню нашу он во время затопления самолично переносить и устанавливать напросился. Да и не только её. У них тогда с Александром Сергеевичем не раз разногласия случались, — встряла Валентина. — Особенно об этой избе никак к согласию прийти не могли.
— Пришли все-таки, как видишь. Немыка вразумила. Он в то время о твоем «преддверии»
