от последствий непослушания. Несколько дней мы находились в окрестностях Гянджи, писали им и вели переговоры с ними, предупреждая их и объясняя им, что стук в двери несправедливости приближает их к беде и скверному исходу. И поистине, борьбу терпит тот, кто не находит пути к миру, а тот, у кого есть возможность обдумать и простор для выбора, удержит свою душу от соблазна прежде, чем начать сражение и столкновение с трудностями. Поэтому пусть они представят себе те тяжелые грехи, которые последуют за этим упрямством. Это они отнимут сон у глаз и душу у тел и [нарушат] должный порядок в имуществе. Поэтому не нужно соприкасаться с опасностями бедствий и стремиться к нежелательным последствиям.
Когда их стали увещевать, «они вкладывали свои пальцы в уши, и закрывались платьем, и упорствовали, и гордо /262/ превозносились»[826].
К нам вышел ра'ис Джамал ад-Дин ал-Куми со своими детьми, и мы потеряли надежду [договориться] с чернью. Прибыл султан и остановился в одном из садов [Гянджи]. От нас к ним стали идти посланцы, даруя им пощаду и обещая прощение и милость. Даже скала смягчилась бы от того, что им обещали, но на их души это не повлияло, так как на уме у них [было другое]. А их Бандар продолжал упорствовать в своем невежестве «превознесением на земле и ухищрением зла. Но злое ухищрение окружает только обладателей его»[827].
Затем они не ограничились этим и в один из дней даже вышли, чтобы сразиться, и стали против [нас], задираясь. Они добрались к ограде сада и выпустили несколько стрел по султанскому шатру. Султан тотчас же вскочил на коня вместе со своими приближенными. Он убедился, что их не отвратить от упрямства ни проповедью, ни справедливостью, так как для проповеди есть другие, [достойные] люди.
И поистине, кротость юноши там, где она неуместна, — это невежество[828].
Затем султан бросился на них с отрядом из своих личных слуг. Этот отряд был как край чаши, где приютились дьяволы-всадники, молодые и сильные демоны-тюрки, которые защищали свои тела щитами, а из-за них виднелись сердца, жаждавшие мщения. Они отважно вступили в бой, побуждая смерть покинуть свое логово, атаковали напавших, и за наваленными телами и головами [вскоре] стало видно, как те отступают. Они бежали куда глаза глядят, будто стадо овец, испуганных волками, или как пичужки, разлетающиеся от напавшего на них орла. Всадники смешались с пешими и нападающие с защищающимися.
Султан ворвался вместе с ними в город, так как чернь скучилась и толкотня у ворот [была такая], что султан сумел воспрепятствовать им закрыть их. Войска хотели грабить город, но им запретили [это].
Затем султан вызвал к себе знатных и именитых людей города. Он приказал им, чтобы переписали имена главарей черни и зачинщиков смуты. Они указали ему имена тридцати человек из них, хотя в смуте участвовали добрый и злой и она объединила тех, кто терпел ущерб /263/ от государства, и тех, кто имел [от него] пользу. Ведь толпа подобна стаду, в котором следуют друг за другом и один может возглавить тысячи.
Султан приказал отрубить голову тем тридцати у ворот цитадели, и их тащили за ноги к воротам города и главным местам кварталов.
Что касается Бандара, который особенно усилил смуту и разбил султанский трон, установленный здесь еще Мухаммадом ибн Малик-шахом[829], то он был жестоко казнен и его тело было изрублено в куски.
Султан находился в Гяндже семнадцать дней, ожидая, что покажут [события], пока не было принято решение выехать. Согласились на том, что нужно просить у ал-Малика ал-Ашрафа Мусы помощи против татар. Султану это посоветовали Утур-хан и группа трусливых [ханов и эмиров]. Султан внешне был согласен, но в душе был против них. Он направился в Хилат по дороге через Килакун, и набеги [снова] перевернули вверх дном страну грузин там, где еще что-то оставалось.
Султан продолжал посылать своих послов к ал-Малику ал-Ашрафу, призывая [его] на помощь, хотя здравый смысл отвергал это как нечто невероятное. Увы! Поистине, ненависть, если овладевает душами, остается [навсегда], а иногда передается по наследству. Ведь тот, кто просит у разгневанного помощи против врага, подобен ищущему убежища от палящего зноя в огне!
Когда ал-Малик ал-Ашраф узнал, что к нему посланы послы с просьбой о подкреплении и о выступлении против врагов, он отправился в Египет[830] и оставался там. А послы султана не могли идти дальше и собрались в Дамаске. К ним поступали письма ал-Малика ал-Ашрафа, который сообщал, что «мы скоро прибудем из Египта с его войском на службу к султану».
Обещания сияют, как мираж в пустыне безлюдной!
И так изо дня в день и из месяца в месяц!
Да! Когда султан на своем пути достиг крепости Бджни, где находился Авак, сын Иване ал-Курджи, он остановился напротив крепости на час. В это время из крепости вышел Авак и издали поцеловал землю. Затем он ушел [в крепость] и прислал султану подарки.
Когда они достигли Валашджирда, /264/ люди стали жаловаться на сильную жару и отсутствие дождей и на вред, который приносили мухи людям и животным, и они решили вызвать дождь с помощью имевшихся у них камней, [вызывающих дождь][831]. Поистине, мы не признавали этого совершенно, но потом мы несколько раз видели, как судьба помогла их действию. И может быть, это соблазн и заблуждение, но так же заблуждались и те, кто был очевидцем до них.
Султан сам проводил действие с камнями в дни пребывания перед Валашджирдом. Затем пошли дожди и стали идти ночью и днем, так, что людям это надоело и они стали раскаиваться в совершенном колдовстве. К султанскому шатру стало трудно добраться из-за непролазной грязи. Я слышал, как Дайа-хатун говорила: «Я сказала султану: “Ты как будто властелин мира (худаванд-и 'алам)! — а люди обращались к нему только так, — но в вызывании дождя ты не искусен, ведь ты уже навредил людям обилием твоих дождей. Другие, кроме тебя, вызывали дождь только в необходимом количестве”.
Султан ответил: “Дело обстоит не так, как ты думаешь. Это действие — результат старания, а мое усердие не может сравниться с усердием кого-либо из моих гулямов”».
Затем к нему прибыло письмо от Мухтасс ад-Дина — главного посла из отправленных к ал-Малику ал-Ашрафу. Это письмо лишило султана надежды на содействие [ал-Малика ал-Ашрафа] и прекратило ожидания его
