помощи. [Посол писал], что ал-Малик ал-Ашраф вернется из Египта только тогда, когда решится дело султана с татарами в ту или другую сторону: или [султанская] держава будет мощной и почитаемой, или сражение закончится крахом всех надежд. Пусть султан заботится о своих делах, не ожидая ответов от своих послов.
Султан после этого послал меня к ал-Малику ал-Музаффару Шихаб ад-Дину Гази ибн ал-Малику ал-'Адилу Абу Бакру ибн Аййубу, чтобы я призвал его самого с войсками и с правителями [областей] вокруг него, такими, как правители Амида и Мардииа. Он сказал: «Если они явятся, то не нужна будет помощь ал-Малика ал-Ашрафа» — и добавил: «Передай ал-Малику ал-Музаффару следующее: “Спеши ко мне на помощь и пособи мне при нападении татар. И поистине, если Аллах, да возвысится Его имя, дарует мне победу над ними, я отдам тебе во владение такие земли, что Хилат с его окрестностями, на которые позарился твой брат, покажутся незначительными и у него не будет [таких] по размерам”».
/265/ Такую миссию он [возложил на меня] в присутствии всех ханов и эмиров. А когда собрание опустело, султан сказал мне: «Мы никогда не сомневались в том, что они не помогут нам и не предпочтут нашей победы над врагом. И не надо жаловаться тому, кто немилосерден. Что же касается этих — он имел в виду тюрок из его эмиров, предводителей его войск и вельмож, — то они питают себя тем, чем нельзя соблазняться, — ложными надеждами, что они избегнут тяжелой войны. Этим своим желанием они внесли путаницу в наши цели. Поэтому мы и избрали тебя послом, чтобы ты вернулся от того, к кому ты был послан, в отчаянии, после которого нет надежды. После [этого] мы направимся в Исфахан, ведь только там мы сможем усилиться и опериться».
До моего отъезда [султан] послал шесть тысяч всадников, которые напали на города Хартберт, Арзинджан и Малатию и в результате вернулись, отягощенные добычей, после чего два десятка овец продавали за динар. Он сделал это потому, что был разгневан на 'Ала' ад-Дина Кай-Кубада за его постоянные требования в письмах в отношении Хилата и за то, что он склонился к ал-Малику ал-Ашрафу, оставив султана. Султан не знал, как обращался вазир [Шараф ал-Мулк] с послами ['Ала' ад-Дина], что привело к утрате доверия и злу в глубине души[832].
После того как я передал послание ал-Малику ал-Музаффару, тот сказал: «Поистине, клятва, которую я дал султану, подобна клятве, которую я дал 'Ала' ад-Дину Кай-Кубаду. Я узнал о нападении на его страну и о том, что было доставлено к султанскому шатру из награбленного. Что предохраняет нас от подобного нападения? Ведь обе клятвы одинаковы! Но при всех обстоятельствах я не могу высказать свое мнение независимо, так как считаюсь одним из наместников (на'иб) своих братьев. Как я могу помочь султану без их разрешения? И еще скажу, что количество моих войск по сравнению с войском султана подобно заливу по сравнению с морем или одинокому всаднику рядом с бесчисленной массой. Что касается правителей Амида и Мардина, то они не [станут] слушать меня и не последуют моему приказу. Для нас не тайна, что они вели переписку с султаном, поэтому пусть султан испытает их намерения присоединиться к нему и их искренность в деле помощи султану против /266/ татар. Пусть он узнает, что их обещание — лицемерие, не заслуживающее веры, и пустая бессмыслица. А ал-Малик ал-Ашраф заботится о том, чтобы служить султану, он стоит на своем слове и отправился в Египет лишь для того, чтобы доставить [египетские] войска на султанскую службу».
Глава 105
Рассказ о записке, попавшей из Хилата в Майафарикин[833], сообщающей о том, что татары переправились в Беркри в поисках султана, и о моем возвращении от ал-Малика ал-Музаффара
Когда я прощался с ал-Маликом ал-Музаффаром, из Беркри пришла записка, в которой упоминалось, что татары переправились к городу, разузнавая вести о султане, следуя за ним по пятам. Ал-Малик ал-Музаффар отослал эту записку мне и сказал: «Люди уже переправились к окрестностям Хилата и разыскивают султана, и в эти дни встреча между ними неизбежна. Как ты думаешь, не остаться ли тебе у меня, и мы увидим, что произойдет».
Я прочел: «“Не равняются сидящие из верующих, не испытывающие вреда, и усердствующие на пути Аллаха”[834]. Я не дороже, чем султан, и не из числа тех, которые избрали [жребием] жизнь после него».
Когда я пришел к нему для прощания, я сказал ему: «Возможно лишь одно из двух положений — [дело обернется] либо в пользу султана, либо против него. И безразлично — любое из них обернется для вас раскаянием и будет иметь следствием порицание». Он спросил: «Как это так?» Я ответил: «Если [победа] будет за султаном, то вы, отказавшись помогать ему, можете расходовать все сокровища земли, чтобы удовлетворить его, но это будет бесполезно. А если [обстоятельства] окажутся против него, то вы вспомните о нем, когда испытаете соседство татар, но сожаление уже не поможет». Он сказал: «Я не сомневаюсь в правоте этих слов, однако сам я подвластен».
Затем я расстался с ним и поскакал в сторону Хани[835], потому что непрерывно поступающие сведения говорили о появлении султанских знамен на границах Джабахджура[836]. На закате солнца я остановился в селении под названием Магара («пещера») покормить лошадей, чтобы затем продолжать путь всю ночь. [Здесь] я задремал и увидел сон, как будто моя голова лежит у меня на коленях, а волосы на голове и борода исчезли, как будто /267/ сгорели. Затем я во сне же истолковал свой сон и сказал самому себе: «Голова — это султан: он погибнет и не спасется. Борода означает султанских жен: они станут невольницами в плену, а волосы — это имущество, которое будет уничтожено». То, что я увидел, привело меня в ужас, и я проснулся в испуге. Я продолжал ехать, и печаль овладела мной так, что я всю ночь молчал, пока не прибыл в Хани. Там, в долине, я застал войсковой обоз и жен воинов. Я узнал, что султан находится в засаде в Джабахджуре и что ему сообщили о прибытии татар. А Кокэ Беджкем (?) — один из татарских эмиров, предводитель тысячи всадников, — покинул татар и перешел к султану, опасаясь за свою жизнь из-за совершенного им проступка, и сообщил ему (султану), что татары подковали лошадей, чтобы преследовать султана, где
