Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 98
Иногда Гамильтон посещал публичные слушания по поводу то одной, то другой давней кровавой бойни и, будучи представителем полиции, частенько исполнял роль мальчика для битья. Горюющие семьи говорили о своем отчаянии, о том, как десятилетиями страдали, не находя ответа. Они не доверяли властям, полагая, что для этого нет оснований. Иногда они начинали выкрикивать оскорбления в его адрес. Обычно Гамильтон просто слушал. Это было частью его работы, и он испытывал огромное сочувствие к жертвам, чьи жизни разрушила война. Но порой он протестовал: «Во время совершения этого преступления я был ребенком. Я лежал в пеленках, – говорил он. – Я вам не враг».
Иногда исторические расследования были столь обширны и столь щекотливы, что они требовали совместной работы всех сотрудников департамента. В 2016 году началось новое расследование по делу Стейкнайфа. Возглавляемое Джоном Бутчером, главным констеблем Бедфордшира в Англии, оно потребовало усилий 50 детективов в течение пяти лет, а его бюджет превысил 30 млн фунтов. Бутчер признавал: «Правду непросто отыскать и из-за давности, и из-за самого характера этих преступлений».
Была причина считать, что ни Фредди Скаппатиччи, ни его британских хозяев никогда не привлекут за дюжины преступлений, которые они, по-видимому, совершали в сговоре. Скаппатиччи все еще скрывался, предположительно проживая под вымышленным именем в рамках программы по защите свидетелей, организованной тем самым правительством, которое сейчас начало против него расследование. Однако в январе 2018 года британская полиция нашла его. «Арестован 72-летний мужчина, – отчитался Бутчер, тщательно подбирая слова. – Сейчас он находится в тюрьме, местонахождение которой не объявляется». После допросов, длившихся в течение нескольких дней, Скаппатиччи освободили без предъявления обвинения. Вряд ли британские власти когда-либо раскроют тайны Скаппатиччи, потому что сделать это – значит признать, что в деле замешано британское государство.
Кроме того, Скаппатиччи был опасным человеком для прокурорского преследования: он знал о том, в какой степени мясники из «расстрельной команды» действовали с согласия или хотя бы при попустительстве правительства ее королевского величества. Для государства было крайне рискованно ставить Скаппатиччи в такое положение, оказавшись в котором, он был бы вынужден начать говорить. Как и его бывшие товарищи в ИРА, Скаппатиччи пользовался все тем же иммунитетом. Он слишком много знал о слишком многих людях. Возможно, у него где-то в сейфе было припрятано тайное досье, которое должно было бы появиться, если бы что-нибудь произошло с ним. Когда весной 2017 года умер его отец, в Белфасте ходили слухи, что Фредди тайно проскользнул в город, чтобы присутствовать на похоронах. Процессию возглавлял семейный фургон «Мороженое». Отличная возможность для ИРА свести счеты со стукачом. Но если он и был на похоронах, то никто его не тронул.
Если Скаппатиччи нельзя было преследовать за уголовные преступления, то ему можно было предъявить иск. В вакууме ответственности, созданном системой уголовного правосудия, частные адвокаты подписывали договоры с клиентами и вели гражданские дела. Семьи многочисленных жертв открыли судебные дела против Скаппатиччи. Люди в капюшонах, которых пытали во время интернирования, также начали легальные действия против своих бывших мучителей. В 2015 году в суд вызвали гуру контрразведки генерала Фрэнка Китсона. Теперь он уже был стариком, давно вышедшим на пенсию. В 2002 году он появился на мгновенье, дабы дать показания о событиях Кровавого воскресенья, превознося десантников-парашютистов (хотя те расстреляли 13 безоружных граждан) как «очень хорошее» подразделение, которое «было готово приземлиться на пятачок размером со шляпу». Но в остальном он вел тихую жизнь. Позже он помогал своей жене леди Элизабет Китсон с вдохновенной книгой, которую та писала о передвижном цирке, которым она владела в юности.
Женщина по имени Мэри Хинен вызвала Китсона в суд. Ее мужа в 1973 году убили лоялисты. «Никому нет дела, – сказала она. – Нас бросили. Мы ничего не знаем». В судебном иске Хинен потребовала, чтобы Китсон, как создатель стратегии контрразведки в ранние годы Смуты, ответил за то, что «безрассудно вовлек государственных служащих в убийство». Обосновывая уместность предъявления такого иска старику, Хинен, которой уже было 88 лет, сказала, что Китсон «на год младше» ее самой.
«Маленький генерал» отрицал все обвинения, указывая, что к 1973 году он уже покинул Ирландию. Он утверждал, что был просто войсковым командиром, не определял политический курс и не виноват в жесткой британской стратегии времен Смуты. И, запинаясь, добавил: «Мы никогда не поощряли использование военизированных структур».
* * *
Когда полиция и прокуратура возбуждали дела против бывших британских солдат, их обвиняли в «охоте на ведьм», в преследовании молодых людей, которые просто выполняли свою работу в трудной ситуации. Что касается обвинений в предвзятости, то генеральный прокурор Барра МакГрори говорил, что нет никакого «нарушения равновесия в подходе» и что расследования террористических злодеяний встречаются куда чаще, чем дела, возбуждаемые против государства. Но разве сам этот факт не говорит о предвзятости? Можно ли сравнить количество расследований убийств, совершенных республиканцами, с теми, которые совершены лоялистами? Даст ли такое сопоставление что-то, кроме однозначного ответа? Люди в Северной Ирландии часто говорили об опасности «иерархии жертв». Степень нарушения закона определялась не только характером самого преступления, но и вероисповеданием жертвы и преступника. Следует ли к государству относиться более снисходительно, потому что с юридической точки зрения оно имеет монополию на легитимное использование силы? Или, напротив, к солдатам и полицейским должны предъявляться более высокие стандарты, чем к бойцам незаконных вооруженных формирований?
По словам одного ученого, «идеальной жертвой» в период Смуты оказывался тот, кто сам не принимал участия в столкновениях, то есть обычный гражданин. Для многих «идеальной жертвой» являлась Джин МакКонвилл: вдова, мать десяти детей. Для некоторых других она вообще была не жертвой, а «опосредованным» бойцом, который сам определяет собственную судьбу. Однако, даже если допустить, что МакКонвилл была осведомителем, все равно не существует такой моральной системы, которая оправдывала бы ее похищение и убийство. Может ли степень восприятия трагедии зависеть от положения человека в обществе? Французский антрополог Клод Леви-Стросс однажды заметил, что «для большинства представителей человеческого вида на протяжении десятков тысяч лет понятие гуманности, включающее каждое человеческое существо на Земле, не существовало вообще. Отнесение к определенной категории заканчивается на границе определенного племени или лингвистической группы, а иногда даже и на краю деревни». Говоря о Смуте, нужно вспомнить о таком явлении, как засыпание оппонента встречными вопросами. Стоит лишь произнести имя Джин МакКонвилл, как кто-то спросит: «А как насчет Кровавого воскресенья?» Вы ответите ему, вас снова спросят: «А как насчет Пэта Финьюкейна? А как насчет взрывов в Ла Мон? А как насчет резни в Боллимерфи? А как насчет города Эннискиллен? А как насчет бара МакГерка? А как насчет…? А как насчет…? А как насчет…?»
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 98
