Выходил на улицу в темной шляпе, в темном костюме (взглянул бы сейчас он на себя из далекой юности, когда они с Аристидом Иньяром, насвистывая арии из веселых опереток, посмеивались именно над такими вот гуляющими по парижским бульварам мрачными типами). Прихрамывая, тяжело опираясь на крепкую палку, Жюль Верн шел по булыжной мостовой, почти не глядя по сторонам (левое веко опущено), глубоко погруженный в свои мысли.
Впрочем, юмора он не терял.
23 апреля 1898 года он писал из Кротуа своему издателю:
«Мой дорогой Этцель, Вы должны меня поносить, обвинять в неблагодарности, легкомыслии, вороватости, использовать против меня все эти многочисленные и плохо звучащие эпитеты французского языка, обзывать недалеким идиотом и т. д. Вы должны испытывать приливы страшного гнева, заходиться от ярости, все на пути крушить, разбивать, распекать Розали, делать ужасные сцены, отдавать себя в руки дьявола! И все почему? Да все потому, что утром во время отъезда, после того как я Вас обнял, Вы обронили свой галстук… Признаюсь, мой дорогой друг, я чуть не лопнул от смеха, когда его нашел. Что Вы должны были подумать, не обнаружив его на себе? Это почти так же забавно, как если бы я стибрил Ваши кальсоны…»
И еще о юморе Жюля Верна.
В 1899 году в «Журнале воспитания и развлечения» был напечатан роман «Завещание чудака». Тоже, кстати, «комбинированный».
Гиппербаум, американский миллионер, профессиональный чудак и член клуба чудаков, завещал свое весьма немалое состояние тому, кто выиграет партию в «гусек» — игру в то время весьма распространенную. Правда, «доской» для игры на этот раз должна была стать вся территория Америки, а «клетками» — отдельные штаты. Их тогда было сорок девять. После метания костей игрок отправлялся в тот штат, на территорию которого падала брошенная им кость. Выигрывал тот, кто быстрее всех проходил все штаты страны, без исключения.
«Перечитываю эту книгу, — признавался Жюль Верн, — и сам удивляюсь, как мне удалось так живо и занимательно познакомить юных читателей с географией Соединенных Штатов».
Живо и занимательно.
Несомненно, правильные слова.
«И вот тогда-то репортеру "Трибюн", — читаем мы в романе, — представился случай послать в свою газету не только одну из самых неожиданных и интересных заметок, но также сообщить о странном открытии, сделанном им в области зоологических исследований Скалистых гор.
Около пяти часов дня, когда поезд медленно поднимался по крутому горному склону, в самый разгар страшной грозы Гарри Кембэл стоял на площадке вагона, — остальные пассажиры не решались покинуть свои скамейки. Внезапно он увидел на дороге великолепнейшего медведя из породы черно-бурых гризли. Он шел на задних лапах вдоль железнодорожного пути, перепуганный, очевидно, борьбой стихий, которая всегда производит такое сильное впечатление на зверей. Неожиданно этот представитель стопоходящих, ослепленный яркой молнией, поднял свою правую лапу, поднес ее ко лбу и поспешно перекрестился.
"Медведь, который осеняет себя крестным знамением! — вскричал Гарри Кембэл. — Но это невозможно! Я, наверное, плохо его разглядел!"
Нет, он все разглядел хорошо. При ослепляющем блеске молнии мохнатый гризли, проявляя все признаки сильного страха, действительно несколько раз осенил себя широким крестным знамением.
К сожалению, поезд пошел быстрее, и медведь остался позади.
Тогда репортер записал в своей книжке: "Гризли, представитель новой породы стопоходящих… Крестится во время грозы… Назвать его, рассказывая о фауне Скалистых гор, — урсус кристианус, медведь-христианин…"».
38
Из большого дома на улице Шарля Дюбуа Жюль Верн с Онориной снова перебрались на бульвар Лонгвилль, 44.
«Онорине исполнилось семьдесят лет, — вспоминал внук писателя. — Время светских развлечений давно миновало. Она без сожалений рассталась с чересчур просторным домом, отапливать который становилось трудно, и охотно вернулась туда, откуда уезжала с такой радостью, а муж ее с удовольствием вернулся к рабочему столу в своей монашеской келье…
Писатель все больше замыкается в себе, его жизнь строго регламентирована: встав на рассвете, а иногда и раньше, он тут же принимается за работу; около одиннадцати часов он выходит, передвигаясь крайне осторожно, ибо у него не только плохо с ногами, но и сильно ухудшилось зрение. После скромного обеда Жюль Верн курит небольшую сигару, усевшись в кресло спиной к свету, чтобы не раздражать глаза, на которые падает тень от козырька фуражки, и молча размышляет; затем, прихрамывая, идет в читальный зал Промышленного общества, где листает журналы, потом в ратушу. После недолгой прогулки по бульвару Лонгвилль он возвращается домой. Легкий ужин предшествует нескольким часам отдыха, а если сон заставляет себя ждать, писатель решает или придумывает кроссворды, за всю жизнь их набралось более четырех тысяч…
Иногда писателя навещают друзья, как всегда, он со всеми приветлив. Если его заинтересует какой-то вопрос, он обретает былую живость и все свое остроумие. Но более всего поражают его простота и пренебрежение к респектабельности: если он вдруг устанет на улице, то, не задумываясь, присядет на ступеньках какого-нибудь дома.
В повседневной жизни Жюль Верн неразговорчив, любит тишину, избегает ненужных пересудов, словно опасается, как бы они не нарушили его душевного равновесия, вмешивается лишь для того, чтобы подать спокойный разумный совет, но не выносит бесполезных споров; если же таковые возникают и чье-то прямо противоположное его собственному мнение свидетельствует о том, что нездоровый дух Эдгара По бродит вокруг, он не настаивает. Старому человеку и в самом деле внушает ужас все, что может вызвать ссору; слишком много страданий причинили ему семейные раздоры. По собственному опыту он знает, что следует опасаться предвзятых идей, что к любому вопросу можно подойти с разных сторон. В общем, человек он мирный, а главное, умиротворяюще действует на окружающих»[56].
39
Роман «Тайна Вильгельма Шторица» в первом варианте назывался «Невидимая невеста». После смерти Жюля Верна родственники надолго закрыли архив писателя, не желая предавать огласке некоторые моменты его личной жизни, поэтому произведение, в котором, несомненно, отразилась история незаконнорожденной дочери Жюля Верна, появилось в печати только в 1910 году.
Марк, художник-портретист, находясь в Рагзе (Южная Венгрия), влюбился в дочь доктора Родериха — Миру.
Все, что знает о невесте Марка его брат инженер Анри Видаль, приглашенный на свадьбу, это то, что несколько месяцев назад предложение красавице сделал еще один человек — некий нелюдимый и мрачный Вильгельм Шториц, сын знаменитого химика Отто Шторица, ученого умершего, но не забытого.
К сожалению, начав рассказ, Жюль Верн никак не может сойти с давно наезженной им колеи. Может, читатель и не хотел бы знать всяких там экономических и географических подробностей, но Жюль Верн настаивает.
