— Вот видишь, как тебя любит… — Утёсов сделал паузу, он хотел сказать, как её, Русланову, любит публика, но произнёс другое слово, которое считал более точным и выразительным: —… народ.
Генерал Крюков на концерт не поехал. Сказал жене:
— Ты, когда поёшь, всегда смотришь на меня. А я сразу начинаю за тебя так волноваться, что мне не хватает воздуха…
И он остался дома. К нему приехал старый друг, генерал Телегин, и они «по-стариковски» решили скоротать вечерок. Телевидения тогда ещё не было, и они приготовились слушать концерт по радио[95]. Некоторые концерты напрямую, из зала, Всесоюзное радио транслировало на всю страну.
Перед выступлением Русланова разволновалась так, что никак не могла собраться. Большинство биографов начало концерта в зале им. П. И. Чайковского описывают примерно так: Русланова вышла на сцену, публика отреагировала бурными, радостными аплодисментами, которые не стихали целых 20 минут. Скорее всего, авторы книг о великой певице следовали воспоминаниям Маргариты Владимировны Крюковой-Руслановой: «…Зал Чайковского не мог вместить всех желающих. Выступление транслировалось по радио на всю страну и одновременно на площади перед концертным залом, где из-за большого скопления народа дежурила конная милиция. Когда мама вышла на сцену, губы её дрожали. И тут зал вдруг поднялся и взорвался аплодисментами. Аплодировали долго — минут двадцать. За это время она сумела справиться с волнением. Почувствовав поддержку зрителей, запела с такой силой и страстью, как никогда раньше».
Не оспаривая правдивости воспоминаний дочери, приведу — в качестве дополнений — свидетельства зрителей того знаменитого концерта-возвращения.
Говорят, её действительно встретили аплодисментами. Но зал вскоре затих. Вступил оркестр. Когда же наступило мгновение начать и певице, она сделать этого не смогла. Слишком велико было волнение. Ровно пять лет она не пела в Москве. С сентября 1948 года, когда её арестовали. В сентябре 1953-го она вышла на сцену самого престижного концертного зала столицы. Голос ещё окончательно не восстановился. Русланова боялась провала. Но пропустить сентябрь, эту роковую дату, она не могла. Характер!
Она попыталась успокоиться. Выдержала паузу. Сделала знак дирижёру. И оркестр снова заиграл вступление. Но и на этот раз она не запела. Не смогла. Вот когда задрожали её губы. Ей стало страшно. На репетициях всё получалось. Хотя… не всё. Но она знала, как скрасить то, что пока голосу оставалось недоступным. Драматургия песен, выстроенная ею с особой тщательностью, позволяла скрыть некоторые недостатки голоса.
Оркестр затих. Теперь волнение охватило и музыкантов.
Вот тут-то величайшее терпение и культуру проявил зал. Зрители начали вставать, ряд за рядом, волнами, и аплодировать. Её зрители всё понимали, всё чувствовали. Оставалось собраться с силами. Запеть. Но как непросто это сделать. Прежде она думала, что самыми трудными были концерты на передовой, когда одновременно её слушали и свои бойцы, и солдаты противника, находившиеся совсем рядом, за линией окопов в каких-нибудь пятистах шагах от «эстрады». Сценой ей тогда служила полуторка с откинутыми бортами. Потом — что в лагере, перед невольниками и стражниками. Но теперь-то она знала точно, какое выступление в её жизни самое страшное. Решающее.
Действительно, зал стоял и аплодировал Руслановой, её страданиям и её победе. Стоя приветствовал её возвращение около двадцати минут.
Некоторые утверждают, что был объявлен антракт. Что после антракта Русланова снова вышла и, наконец, запела. Запела так, как не пела никогда прежде. Как не получалось на репетициях перед выходом на эту неприступную сцену.
Говорят, что когда исполняла свою коронную «Степь да степь кругом…» в запале, «на пике фортиссимо», рванула бусы на груди, и сотни жемчужин рассыпались под её ногами и покатились в зал. Певица отдавала своим зрителям и поклонникам всё: и песню, и душу, и даже свои жемчужины…
Когда была пробита брешь и сломаны последние запоры, когда она почувствовала действительную свободу, начались концерты по всей стране. Всесоюзное радио возобновило трансляцию её песен. Студии звукозаписи вновь стали выпускать её грампластинки, и вновь они расходились миллионными тиражами.
Страна тоже вздохнула с облегчением — к ней вернулась та, которую она так любила, с которой пережила самые трудные годы.
Вскоре Русланова отправилась в турне по стране. Воинские части, гарнизоны и полки по-прежнему оставались любимой её публикой. «Родные солдатики…» Ей казалось, что и в лицах солдат ничего не изменилось. Те же восторженные глаза, благодарные улыбки, те же молодость и сила, те же гимнастёрки и погоны. Но её здоровье уже было не то. Порой ей казалось, что и голос уже не тот…
Вот как вспоминает её выступление в одной из воинских частей — в то время закрытый атомный объект под Керчью — офицер-атомщик Валентин Вишневский: «В летнем кинотеатре, где под крышей-раковиной была просторная эстрада, собралась большая часть населения городка. Наши новенькие мундиры с блестящими серебряными погонами выделялись тёмным зёленым квадратом на фоне поблёкшей формы гарнизонных офицеров, расцвеченной незамысловатыми нарядами их жён. В первом ряду сидели генералы Чернорез и Петленко, командиры авиачастей и работники штаба.
И вот, наконец, вышла несравненная Лидия Русланова в сопровождении баяниста. На ней была русская национальная одежда — широкий и тяжёлый сарафан, розовая кофта и высоко повязанный цветастый платок. В руках — красный платочек. Невзрачный и какой-то примятый жизнью баянист в высоких сапогах сверкал клавишами баяна, висевшего через плечо на вишнёвого цвета ремне.
Ведущий объявил, что выступает исполнительница русских народных песен заслуженная артистка Российской Федерации Лидия Русланова, и зал взорвался щедрой овацией. Все предвкушали встречу с большим искусством.
Когда аплодисменты смолкли, раздался необыкновенный низкий и не очень сильный голос певицы. Она пела одну из старинных народных песен о замерзающем в степи ямщике, о его наказе, о прощании со всем белым светом. Низкая тональность и неспешность пения оправдывались темой и содержанием песни и были доброжелательно приняты неискушённой в вокалах публикой. Но когда и последующая песня была спета в той же тональности и манере, мне показалось, что певица бережёт себя для коронных песен, так хорошо знакомых по патефонным пластинкам и выступлениям по радио. Наконец очередь дошла и до известных и любимых „Валенок“, но голос Руслановой всё ещё не поднимался до знакомых высот. Более того, он иногда просто сипел и срывался. Слушатели были в недоумении, начали перешёптываться, кто-то даже свистнул. Стало ясно, что ту, всеми любимую Русланову мы сегодня не услышим. И хотя исполнительница не смущалась и смело продолжала свой концерт, меня охватило разочарование, а потом — обыкновенная жалость к стареющей артистке.
Значительно позже, с всплеском гласности и развалом Советского Союза, я узнал, что несчастную Русланову недавно выпустили из тюрьмы. Ей разрешили концертировать только по окраинам страны да в затерянных, подобно нашему, военных гарнизонах».
